У меня есть знакомый – пожилой мужчина. Лет двадцать назад у него умер единственный сын. Этот мужчина очень тяжело переживал и не мог принять этой утраты. Около восьми лет назад у него нашли рак легких.
Когда его жена позвонила мне, я объяснил, что неприятие произошедшего – это борьба с Божественной волей. Нам трудно понять Божественную логику, потому что мы часто забываем о том, что главное – это душа и любовь.
Если душа перестает развиваться, она болеет и умирает. Если душа деградирует, тело болеет и умирает. Если душа деградирует, тело должно болеть и умирать. С этой точки зрения, болезни и несчастья являются спасением, данным свыше, а логика тела, желающего быть вечным, – это логика страха и ненависти к болезням, которые лишают нас здоровья, счастья и благополучия в жизни.
Я объяснил моему знакомому, что у Божественной воли нет ошибок, она в высшей степени благотворна и разумна для нашей души. Нам неведомы замыслы Всевышнего, мы не видим всех причинно-следственных связей и не всегда понимаем, за что расплачиваемся. Снаружи мы имеем право на страдание, печаль, недовольство, но внутри, в глубине души мы должны абсолютно принимать Божественную волю, – ведь это воля и нашего высшего «я», о котором мы тоже часто забываем.
Проблемы с легкими – это, как правило, неприятие происходящего или уже произошедшего. Неприятие произошедшего рождает сожаление, и если оно держится долго, если человек концентрируется на нем и поддерживает его, то оно уходит в подсознание, в глубину души, и тогда начинается борьба с прошлым и с Божественной волей. Эта борьба постепенно лишает человека сил и энергии, приводя к тяжелым заболеваниям.
Неприятие настоящего рождает раздражение; неприятие будущего рождает уныние и мрачные мысли. Кстати, недоверие к людям, плохие мысли об окружающих часто исходят из страха перед будущим, из уныния.
Вероятно, в душе мужчины что-то изменилось. Рак легких прошел, и операция не потребовалась. Но измениться глубинно достаточно сложно. Остаточные моменты через шесть лет вышли как другой диагноз – рак мочевого пузыря. Гордыня перешла в ревность. Пару лет назад ему сделали операцию, сейчас он чувствует себя нормально.
Третья история связана со мной. В юности я поступил в военное училище, – так потребовали родители. Но я не хотел быть военным, я чувствовал, что это не мой путь. Через несколько месяцев после начала учебы у меня начался бронхит. Я пролежал неделю в санчасти, получив около 20 уколов пенициллина. Меня выписали здоровым, и я вернулся в строй, а еще через две недели попал в санчасть с тем же диагнозом. Опять прошел курс лечения антибиотиками и опять выздоровел. А через месяц снова оказался в санчасти… Подполковник, который меня осматривал, покачал головой и хмуро посмотрел на меня: «Скорее всего, дорогой, у тебя туберкулез. Сделаем снимки. Если диагноз подтвердится, то комиссуем».
Я понял, что мне надо менять отношение к ситуации. Начал радоваться, обливаться холодной водой, забыл о своем унынии, и через неделю был здоров. Военным я так и не стал, но моя повышенная гордыня осталась при мне. Неумение отключать сознание и жить чувствами – это моя проблема с детства; отсюда и гордыня, и удовольствие от ощущения превосходства, и тенденция поставить ум, сознание выше чувств, души.
Около 40 лет назад я работал на стройке. Проработал около пяти лет. Капитальный ремонт старых зданий – это, пожалуй, один из худших видов профессиональной деятельности. Когда мы рушили перегородки в старых квартирах, едва видели друг друга из-за поднявшейся пыли. Работали без респираторов. Вечером я отправлялся учиться в институт на архитектурный факультет, а из носа у меня сыпалась штукатурка, – это была пыль, которой я наглотался за день.
Мне нужна была эта работа, чтобы остаться жить в Санкт-Петербурге, но она не очень-то мне нравилась. В течение одного года у меня трижды было воспаление легких. После одного из них я чуть не умер: в палате было холодно, а второго одеяла медсёстры мне не дали, потому что не было разрешения врача. У меня начался насморк, температура поднялась до 41, и я понял, что дома у меня больше шансов выжить, чем в больнице. После моего демонстративного отказа от лечения врач выписал меня, не предупредив, что за своими вещами мне придется в 15-градусный мороз долго идти в больничном халате по огромной территории больницы имени Боткина (куда я попал сначала с диагнозом «токсический грипп»).
Мою гордыню лечили несправедливостью и бездушным отношением. Кстати, после всех этих испытаний я стал помягче и заодно понял, что на медицину надеяться не стоит, больше нужно рассчитывать на себя. В конечном счете, любой опыт, любое событие становятся положительными или отрицательными в зависимости от того, как мы к ним относимся.
Еще одна история. Лет десять назад я переезжал на новую квартиру. Спальня там оказалась в два раза меньше, чем в старой квартире, и я испытал чувство, похожее на отчаяние. Мне не хотелось жить в этой квартире, я внутренне ее не принимал. Новое оказалось хуже старого. А через несколько минут я начал задыхаться. Это сопровождалось непрерывным кашлем. Это был самый настоящий астматический приступ.
Тогда я понял, что позволительно только внешнее неприятие: не нравится квартира – переезжай в другую или планируй купить новую, или оставайся в старой. Внешнее недовольство, неприятие подталкивает к действиям, к развитию и созиданию. Внутреннее неприятие – это не созидание, а разрушение, это попытка уничтожить то, что нам не нравится. Потом я принял и квартиру, и спальню и перестал испытывать неудобство.
Гордый человек не хочет и не умеет приспосабливаться: ему легче умереть, чем признать себя неправым, легче сломаться, чем быть гибким и уступать. Признание своей неправоты, своего несовершенства – это первый шаг к изменению и улучшению характера. Тот, кто чувствует себя правым, – никогда не будет меняться. Любая правота относительна, как относительно и наше понимание истины.
Кстати, по поводу лечения гордыни, то есть астмы. Я описывал историю 80-летнего мужчины, с которым как-то общался в бане. Он вылечил свою астму весьма простым способом: перебинтовывал себе грудь так, чтобы трудно было дышать. Нехватка воздуха приводит к ощущению близкой смерти, а когда человек умирает, происходит естественный перенос главного ориентира с внешнего, физического «я» – на наше высшее «я». А поскольку на этом уровне единство с Богом выше, то и принятие Божественной воли соответственное. Поэтому обиды, сожаление и недовольство исчезают.
Однодневное голодание, – при условии, что нет стрессов, переживаний, перегрузок на работе, – тоже помогает отрешиться от внешнего «я» и привести свои чувства в гармонию и порядок. Голодание в нашем подсознании воспринимается как приближение смерти. Если появляются страхи, переживания, – такое голодание часто приводит к болезням. Но то же голодание можно воспринимать не как смерть, а как отрешенность от желаний, инстинктов, сознания, от своего внешнего эго, – и тогда усиливается концентрация на своем высшем «я», исчезают страхи и сожаления, появляется умиротворение, спокойствие и безмятежность. Вечному нет нужды бояться, переживать, сожалеть и печалиться.
Сдерживание дыхания – это гораздо более сильный стресс, чем голодание. Соответственно, появляется больше возможностей для излечения от тяжелых заболеваний.
Только все это надо делать на фоне радости, отрешенности, готовности изменить свои чувства и поведение.
Лазарев С.Н. «Опыт выживания», часть 7
А ещё я хорошо помню, как у моей мамы прошла астма, когда у меня родился сын. Он был болезненным маленьким мальчиком, и мама с энтузиазмом взялась помогать мне его выхаживать. Однако с её стороны не обошлось без обвинений в адрес медиков. Если я говорила, что сын где-то заразился стафилококком, то мама уже категорически заявляла, что его заразили в роддоме. Когда стало чуть легче, к маме вернулась астма. Но как только с ней случился инсульт, после которого произошла потеря памяти — астму как рукой сняло. Мы с братом даже забыли про ингаляторы, потому что они были не нужны. Исчезла память, а с ней — все эти непрощённые обиды, которые мама носила в себе. Астма просто стала ей не нужна.