Соседи...
Мой друг Беня с женой Машей поселились в Ашдоде, это город-порт, на берегу Средиземного моря, в Израиле.
В России жили в коммуналке, здесь — на съеме.
Мечтали купить квартиру.
И вот купили.
Маша отличилась, по копеечке собирала. Десять лет никому дышать не давала.
Десять лет они не были в отпуске, машину не меняли, детей не баловали. Экономили.
И купили все-таки. Четырехкомнатную на восьмом этаже, – красота!
И вдруг пришла война... И оказалось, что ракеты легко долетают и до Ашдода, а раньше все больше на границе падали.
Моя Нина тут же позвонила Машке и сказала: «Машка, дура, срочно приезжайте!»
Маша выла в трубку, сказала, что не оставит квартиру. А Беня с детьми пускай уезжают.
Тогда мы и решили к ним поехать.
Поддержать, побыть с ними денек, а там, глядишь, и забрать к себе.
Приехали. Ребята счастливы.
Не видели мы их, страшно сказать — лет восемь.
Беня остался таким же носатым, но поседел, Машка выглядела такой же курносой, но со смешными морщинками.
Старший их, Яша, давно упорхнул из дома, а двое поздних двойняшек стреляли на компьютере у себя в комнате, даже не вышли встретить.
– Потерянное поколение, – сказала о них Машка и провела экскурсию по дому.
– Тут будет стеллаж до потолка, вот тут – стол я присмотрела, из темного дерева, здесь мы паркет настелем, здесь я люстру повешу с фонариками. Эти стулья мы выкинем, а на балконе качалку поставим, будем пиво пить и качаться…
Потом вдруг рассказала, что Беня сделал ей подарок – очки за сумасшедшие деньги. Она их даже надевать боится.
Вот он, подарок! Сбегала, принесла. В футляре лежали очки от Диора.
(Моя вздохнула, я отвел глаза).
Купил их ей Беня за самоотверженный труд по покупке дома. Действительно — выложилась мать!
Сели. Селедка под шубой – полный атас, холодец – нет равных! (теперь я на Нинку покосился). И славно катился разговор...
И представьте себе, не бомбили все это время, дали посидеть-вспомнить.
Уже вечерело, внизу галдели дети.
Тут Машка и говорит: «Вот только одно горе – соседи, – пальцем показывает вниз. – Вы знаете, что такое эфиопские соседи?!»
Говорю: «Я знаю, они у меня лучшие студенты, очень талантливые ребята!»
– Ах, оставь! – машет рукой. – Ты еще не знаешь, что такое рядом жить! Когда галдят на своем птичьем языке, – через стену слышно. Когда что-то свое варят, – дышать невозможно! Что они там варят, хотела бы я посмотреть?!
Не нашей они ментальности, они нас не понимают. Мы их не понимаем. И не поймем!
Соседка, например, старуха, таскает на себе пятилетнюю дылду… Она не слезает с ее рук, такая, килограмм под двадцать… А говорят, они старых почитают…
Ах, бросьте вы! Короче, залетели мы с соседями. Еще есть «тайманцы» – тоже, семейка не ахти. И молодожены израильские. Откуда у них деньги?! В общем, залетели мы с соседями, залетели…
Я внутренне завелся, уж больно мне не нравился этот разговор.
Но сдерживался. Я знал: Машка – она внутри добрая, просто есть у нее ощущение, что покушаются на ее квартиру, вот она и бубнит.
В общем, мы не спорили, не возражали, мы выпивали.
И, конечно же, Беня, он знал, как это дело прекратить, взял гитару, провел по струнам…
И тут начали бомбить.
Сирена оказалась поблизости. Прямо здесь, за окном.
Машка схватила двойняшек за шкирки, по ходу – свои очки от Диора.
Беня вышел последний – герой!
Так мы оказались на лестничной площадке (указание было – до отбоя оставаться на лестничных площадках).
Там уже ютились дети разных народов – «разноцветные» соседи Маши.
Эфиопская семья – бабушка с двадцатикилограммовой внучкой на руках, мама, папа и еще трое глазастых чижиков от 3 до 7 лет.
Тайманская семья вывезла дедушку на кресле-каталке, папа, мама и еще четверо ребятишек к ним жались.
И девушка, израильтянка, без мужа вышла. Оказалось — он в армии, вот уже неделю.
Первое мгновение старались не смешиваться.
Каждый о своих беспокоился, ну, это понятно.
Пока не услышали – бум-м-м!!!..
Что-то упало, где-то уж очень близко...
– О-ой! – сказал тайманский дедушка. Прозвучало совсем по-русски.
Завыло снова. И мы, как по команде — сблизились.
Мы, мужчины, громко дышали. Героически замыкали круг.
Тайманские и эфиопские дети тихо выли.
Бум-м-м!!! – упало теперь уже где-то совсем рядом.
И все начали смешиваться теснее.
Я подхватил тайманскую чернушку. Она схватилась за мою бороду.
Тайманский папа поднял на руки одного эфиопского малыша и свою дочку.
Они стукнулись лбами у него на руках.
Нинка моя подхватила второго эфиопского малыша и за руку взяла одну из Машкиных двойняшек.
Машка оказалась лицом к лицу, ну просто нос к носу, с эфиопской «двадцатикилограммовой» малышкой. Та визжала на руках у бабушки.
Я, грешным делом, подумал, что в чем-то Машка права.
Машка ей сначала поцокала. Ерунда все это! Потом руками перед ней поводила. Эффекта никакого не дало.
При этом видно было, что у эфиопской бабушки уже руки отваливаются держать ее.
К папе она не шла, к маме не шла… Ухватилась за бабушку и все тут.
– Бабушка, да опустите вы ее на пол! – сказала Машка.
Бабушка только перебросила ее с руки на руку.
– Ну, почему, я не понимаю?! – Машка раздражалась, и это, видно, почувствовал не только я.
Эфиопская мама придвинулась к Маше и сказала: «Извините, она не пойдет ни к кому. И на пол не пойдет».
Машка сказала: «Но она большая девочка, посмотрите, уже руки отваливаются у вашей бабушки! Пускай походит немного, попрыгает...»
– Не походит она, не попрыгает, – сказала мама.
– Я не понимаю, – сказала Машка, – Все ходят, посмотрите, а она не походит, видите ли?!
– Она ходить не может, – сказала мама. – Вы что, не знаете?
– Как это так?!
– Не ходит она у меня... – сказала эфиопская мама.
Мы с Ниной смотрели на ноги малышки.
– Она пятимесячной родилась, Ошрит, (имя, на иврите означает «счастливая» Прим. ред.), у нее ноги отнялись еще при рождении, – сказала мама, – Она у меня никогда не ходила… Так получилось…
– Мы знаем, – сказала тайманская мама, – Это все на этаже знают.
– И я знаю, – сказала молодая израильтянка.
– И мы, – сказали двойняшки Машкины.
– А я почему нет? – спросила Машка. – Беня, ты знал?
– Знал, мама. Мы почему-то с тобой об этом не говорили, – ответил Беня.
– Она только у бабушки на руках сидит, – добавила еще эфиопская мама,– Иногда в коляске, но очень редко. К другим она не идет, потому что бабушка ее больше всех любит. Как-то так получилось. Потому что она ее больше всех жалеет. Она ее и кормит, они с ней и спят в одной комнате.
И тут Машка замолчала.
Она покраснела, Машка.
Она испугалась.
Я такой Машки никогда не видел.
Вдруг вся ее уверенность куда-то улетучилась…
Мы старались на нее не смотреть, чтобы дать ей очухаться.
– Все, можно расходиться, – сказал тайманский папа.
И сразу же завыла сирена.
Все вздрогнули.
А Машка вдруг протянула руки к малышке Ошрит и сказала ей: «Ну, иди ко мне, маленькая, иди!»
Клянусь вам, только сейчас я заметил, как они похожи.
Обе оказались курносые, обе глазастые, только цвет кожи разный.
Малышка обхватила бабушку и уже под сирену начала было плакать…
Как вдруг Машка вытащила диоровские очки свои…
– Смотри, какая у меня игрушка есть!
Выла сирена.
Разноцветная оправа была такая же, как косички у малышки.
Ошрит потянулась к очкам, перебралась к Машке на руки.
Начала вертеть их в руках. Надела их Машке на нос.
Потом себе на нос.
«Ну, просто одно лицо с Машкой!» – снова подумал я.
И тут тряхнуло так, как будто в здание попало.
Или Машка вздрогнула.
Или малышка.
Но очки полетели на пол.
И эфиопская бабушка, подпрыгнув, успешно приземлилась прямо на них… Неосознанно.
Хрясь! – это «хряснула» оправа.
Хрясь! – теперь уже стекла.
А Машка, словно и не слышала этого, прижимала малышку к себе.
Выла сирена.
Там, в ногах, валялась дорогущая оправа, разбитая, раздавленная.
А Машке было неважно.
Ошрит прижималась к ней. Вот, что было важно.
Я – не показатель, я человек сентиментальный, но и вся эфиопская семья смотрела на Машку, и соседи смотрели на Машку… И Нинка моя, и Беня…
Мы все вокруг Машки склеились.
Прижались, как пингвины друг к дружке.
Только слышу я, как Машка ей по-русски шепчет: «А мы не боимся!.. Мы с подругой моей, Ошрит!.. Можно я тебя буду Ошкой называть?..»
Та отвечает: «Да».
– Мы с моей подругой, Ошкой, ничего не боимся. Да?
И та кивает: «Да!».
«Что? Она понимает по-русски?! – думаю. – Как это она отвечает “да”?».
И тут же другая мысль: «Вот так бы и жить. Почему мы так не живем?!»
Ответ был мне известен. Но я все-таки подумал с тоской и надеждой: «Вот так бы и жить! Вот так, без различий, без языков…
Всем вместе».
Представьте себе, вокруг война, а мы стоим на лестничной площадке, словно склеенные, все обнявшись, и нам хорошо.
Парадокс!.. Постоянно воет сирена, где-то что-то грохает, а нам хорошо.
И больше того, каждый чувствует себя в безопасности.
Когда дали отбой, мы расходиться не хотели.
Еще топтались какое-то время, переглядывались.
А когда все-таки двинулись по квартирам, кивали друг другу, улыбались...
Бабушка стосковалась, потянула руки к внучке.
Я увидел, Машка не хочет ее отдавать. И Ошка не торопится к бабушке.
Но отдала. Поправила ей платьице, напоследок, и зашагала, ни на кого не глядя, к себе.
Вошла в квартиру и закрылась у себя в комнате.
Беня шепнул нам: «Лучше всем молчать».
Двойняшки вдруг не сели за компьютер, а начали что-то вырезать из цветной бумаги.
Прошло, ну, может, минут тридцать, мы уже собирались ехать домой.
Стук в дверь.
Беня открывает.
Стоит вся эфиопская семья в дверях. И Ошка на руках у бабушки.
Машка выглядывает из комнаты и вдруг всхлипывает…
И тут только мы замечаем, что в руках у Ошки очки.
И она протягивает их Машке.
И мы видим – разноцветная оправа и стекла склеены прозрачным скотчем.
Машка подходит. Ошка надевает на нее очки.
– Это ее идея, – вдруг слышится голос эфиопской мамы, – Извините! Мы вам купим такие же очки…
Машка явно ничего не видит. За туманным скотчем не видно глаз Машки, но мы знаем – она плачет, а это такая же редкость, как и недавняя бомбежка.
Плачет Машка, плачет.
И тогда подходят двойняшки – «потерянное поколение» – и «добивают» ее, свою маму.
Они передают Ошке то, что они там сооружали.
Оказывается, это город, красивый, вырезанный и склеенный из разноцветной бумаги.
Как это они успели так быстро?! Они готовили подарок Ошке, эти «отмороженные» Машкины дети.
В тот вечер до поздней ночи мы пировали.
Мы праздновали общее новоселье. В Машкиной квартире. Кстати, она настояла! Мы и все соседи.
И никому не верьте: эфиопская кухня – это что-то редкое.
Я объелся «тыбс воттом» – говядиной, жаренной с перцем.
Я чуть не задохнулся от соуса «чоу бербери».
Острее ничего не ел в жизни. И кофе их – самый лучший.
А тайманский суп?! Тайманский дедушка потребовал, чтобы все его попробовали. И оказалось, что это он сам его варганит дома, на примусе.
С тех пор, я не пропускаю ни одного тайманского ресторанчика.
Ну и Машка, конечно, не оплошала, мать!
Выдала все, на что способна.
Так сидели до двух ночи.
Сидели вокруг стола, на равных, и говорили, говорили.
И было нам всем о чем поговорить, и было нам всем ясно, что вот так за столом сидит семья… Семья!.. Разноцветная, разноголосая, поднявшаяся над всеми различиями, – поэтому и семья!
Тогда только и приходит оно – самое счастливое состояние покоя.
Кстати, Ошка заснула на руках у Машки...
рассказал Семен Винокур,
советский и израильский сценарист, кинорежиссёр и продюсер, 65 лет, родился и вырос в Белгороде, Россия. В настоящее время живет и работает в Израиле.
*****
Музыкальный ролик, тайманские евреи в Израиле (евреи выходцы из Йемена) поют на русском языке русскую праздничную песню. Исполнители Revivo Project, Израиль.
Авторизуйтесь, чтобы оставлять комментарии
Авторизоваться