«И времени, как сцены, я чувство потеряла...»
О человечности… Той самой, которую можно сохранить при любых обстоятельствах.
«Когда-то меня «гнали этапом» с Крайнего Севера в Мордовию — шла война, было голодно и страшно, долгие, дальние этапы грозили смертью. По дороге завезли меня в какой-то лагерь на несколько дней — менялся конвой.
Отправили полы мыть в столовой; стояла зима, на чёрном полу вода замерзала, сил не было...
А дело было ночью — мою, мою, тру, тру, вошел какой-то человек, тоже заключённый, — спросил меня, откуда я, куда, есть ли у меня деньги, продукты на такой долгий и страшный путь?
Ушёл, потом вернулся, принёс подушечку-думку, мешочек сахару и 300 р. денег — большая сумма для заключённого!
Даёт это всё мне — чужой человек чужому человеку…
Я спрашиваю — как его имя? Мол, приехав на место, напишу мужу, он вернёт Вам долг. А человек этот — высокий, худощавый, с живыми весёлыми глазами — отвечает:
«Моё имя Вы всё равно забудете за долгую дорогу. Но если и не забудете и мужу напишете, и он мне «вернёт долг», то денежный перевод меня не застанет, сегодня мы здесь, а завтра там — бесполезно всё это».
«Но как же, — говорю я, — но кому же вернуть — я не могу так просто взять?»
«Когда у Вас будет возможность, — отвечает он, — «верните» тому, кто будет так же нуждаться, как Вы сейчас. А тот в свою очередь «вернёт» совсем другому, а тот — третьему… На том и стоим, милая девушка, так и живём!»
Он поцеловал мне руку и ушёл — навсегда.
Не знаю до сих пор, кто он, как его зовут, но долг этот отдавала десятки и сотни раз и буду отдавать, сколько жива буду.
«Думка» его цела у меня и по сей день, а тот сахар и те деньги спасали мне жизнь в течение почти трёхмесячного «этапа».
Ариадна Эфрон в письме В.Ф. Булгакову 21 октября 1960 г.
И вот, в саду старинном
Как в самом раннем детстве,
С лукошком за малиной
Пошла я по соседству.
Сияли в отдаленьи
Платки и платья женщин,
Таз медный для варенья,
И солнце — чуть поменьше.
Все было неизменно
Иль началось сначала,
И времени, как сцены,
Я чувство потеряла.
*****
Ветер вечерний дышит,
Каждый вздох — глубок.
Дремлет в нагретой нише
Грифельный голубок.
Рядом с живым — нарисованный
Дремлет дух святой,
Временем исполосованный,
Белый и золотой.
И прижимается к небу
Сонного купола грудь...
Думается: и мне бы
Также вот — уснуть!
*****
Не певунья и не красавица —
По медвежьи трудится, старается,
Напрягается тучами,
Кручами,
Всеми реками сонно-могучими,
Каждым корнем и каждой жилою,
Всей своей материнской силою,
Сердцевиной таежного дерева,
Всей упругостью мускула зверева,
Чтоб из треснувшей оболочки
Ледовитого, мертвого сна,
Появилась дрожащим комочком,
Необсохшим цыпленком — весна.
*****
Город солнцем выпит и выжжен,
Рыбьими ртами окна дышат,
В небе серебряном плавятся крыши,
Голос чужой поёт о Париже,
Голос чужой поднимается лесенкой,
Голос чужой и чужая песенка.
Душно сердцу в груди, как в камере,
Солнцу седому — в седой лазури.
И возникает над сонной окраиной
Косо поставленный парус бури.
стихи Ариадны Эфрон
Авторизуйтесь, чтобы оставлять комментарии