Гений диагностики

Боткины — одна из самых известных династий России. Среди них были успешные предприниматели и собиратели искусства, авторитетные литераторы и профессиональные медики.

Каждый из Боткиных внес особый вклад в русскую культуру и науку.

Основоположник династии — Петр Кононович Боткин, московский чаеторговец.

В середине XVIII века Россия подписала торговый договор с Китаем, что положило начало развитию чайного дела в стране. Вскоре Петр Боткин основал фирму по оптовой продаже чая. В приграничном городе Кяхта он открыл закупочную базу, где напрямую обменивал свой текстиль на китайский чай.

Его фирма быстро стала самым известным и крупным поставщиком восточного напитка в Москве, а его самого прозвали «чайным королем». Часть прибыли Боткин жертвовал на церкви и сиротские приюты. За благотворительную деятельность его наградили орденом Святого Владимира и присудили звание почетного гражданина Москвы.

У Петра Боткина было 25 детей от двух браков, но в живых осталось только 14. Вся семья жила в усадьбе в Петроверигском переулке (сегодня Музей военной формы одежды), которую он купил в 1832 году.

Друг семьи, доктор медицины Николай Белоголовый, вспоминал: «…все многочисленные члены этой семьи поражали своей редкой сплоченностью; их соединяла между собою самая искренняя дружба и самое тесное единодушие… на фамильных обедах этой семьи… нередко за стол садилось более 30 человек, все свои чада и домочадцы, и нельзя было не увлечься той заразительной и добродушной веселостью, какая царила на этих обедах; шуткам и остротам не было конца; братья трунили и подсмеивались друг над другом, но все это делалось в таких симпатичных и благодушных формах, что ничье самолюбие не уязвлялось…»

Жена Петра Боткина была редкой женщиной, достойной мужа: играла на множестве инструментов и тонко понимала музыку и литературу, в совершенстве владела несколькими языками. Супруги вместе устраивали знаменитые Боткинские субботы.

Собирались родственники, в число которых входили поэт Афанасий Фет, меценат Павел Третьяков, и друзья, в том числе основатель российской физиологии Иван Сеченов, писатель Михаил Салтыков-Щедрин, композиторы Александр Бородин и Милий Балакирев. Все вместе за большим овальным столом они представляли из себя в высшей степени своеобразное сборище. Боткинский особняк, который еще называли «домом на Маросейке», был центром культурной и общественной жизни Москвы. Сюда приезжали писатели, публицисты, актеры: Александр Герцен, Николай Огарев, Лев Толстой, Михаил Щепкин и другие деятели культуры.

В 1854 году в семейный бизнес вступили дети, и чайная фирма стала Торговым домом «Петра Боткина Сыновья». Однако не все пошли по стопам отца.

Семейным делом в основном занимались средние сыновья — Дмитрий и Петр. Они открыли собственный закупочный пункт в Лондоне и одними из первых привозили в Москву индийский и цейлонский чай.

Династия врачей

Благодаря еще одному из младших братьев, Сергею, фамилия Боткиных стала известной на весь мир.

В юности будущий врач-терапевт Сергей Петрович Боткин мечтал стать математиком, но в 1850 году вышел указ императора Николая I, по которому дети недворянского сословия могли поступать только на медицинский факультет. Сергей Боткин с отличием окончил Московский университет, а позже вошел в отряд хирурга Николая Пирогова на Крымской войне.

В 29-летнем возрасте стал профессором. Не достигнув сорока, основал Эпидемиологическое общество.

У доктора Сергея Петровича Боткина было 12 детей, три из них связали свою жизнь с медициной.

Над Ялтой есть гора Ставри-кая, по ней вьется тропа. Подъём не труден, но весьма полезен, потому что задает гармоничную нагрузку всему организму. А какой оттуда открывается вид на город!.. Тропу называют Боткинской: по преданию, ее пробивали для оздоровительного моциона императрицы по специальному проекту изобретательного лейб-медика Сергея Петровича Боткина…

*********

Пусть два солдата замотают тряпками лица, больного нужно перенести в подвал. Да распорядитесь потом переодеть людей — и вон из здания! Старую одежду сжечь, запереть двери и окна, сообщить в полицию. Это чума.

— Доктор, а как же вы?

— Не тревожьтесь, я знаю один секрет, — успокоил командира доктор Боткин. Он, впрочем, и четырнадцатью годами раньше, в 1864-ом, во время эпидемии сыпного тифа говорил так же. И всё же заразился.

Только при тифе, если повезет, вполне можно выжить, а с чумой шутки плохи. Кому это знать, как не доктору Боткину: он только что сам выдержал шквал обвинений в бездушии, когда по телеграфу распорядился не столько лечить, сколько изолировать от внешнего мира бедняг, заболевших в Астраханской губернии.

Но страна все еще помнила 1771 год в Москве, когда чума, пришедшая с русско-турецкой войны, выкосила добрую половину населения старой столицы. Теперь же мы снова воюем с турками, и солдат Наум Прокофьев принёс страшный подарок с войны прямиком в Петербург. Паника огнём охватила город. Вокруг Михайловского училища, где глубоко в подвале Сергей Петрович Боткин боролся за жизнь Наума Прокофьева, стоял кошмарный кордон из людей в глухих прорезиненных балахонах (капюшоны на лицах зашиты, сквозь дырки смотрят глаза в защитных очках).

На бирже паника, улицы опустели, петербуржцы боятся нос из дома высунуть… …А через две недели все утихло. Театральные ложи снова наполнились беспечной публикой, пошли балы, журфиксы — жизнь в Петербурге потекла по-прежнему. Но спасителя своего столица благодарить не спешила. Находились даже те, кто открыто потешался над Боткиным: мол, у страха глаза велики, а за чуму самонадеянный доктор принял обыкновенную «французскую болезнь».

Всё дело в том, что солдат Прокофьев не умер, а, напротив, пошел на поправку: бубоны на лимфоузлах уменьшились, бред и судороги прекратились, жар стал спадать. А, главное, никто он него не заразился.

«Распространение чумы не остановишь!», — назидательно качали головой противники Боткина.

«Смотря как останавливать», — возражали его верные приверженцы.

«От чумы не вылечишь!» — настаивали враги.

«Смотря как лечить! — пожимали плечами друзья.

— Полноте, господа, о чем тут спорить? Боткин в диагнозах не ошибается!»

В диагностике Сергею Петровичу, действительно, не было равных.

Доктор Сеченов писал о нем: «Для Боткина здоровых людей не существовало, и всякий приближавшийся к нему, интересовал его прежде всего как больной. Он присматривался к походке и движениям лица, прислушивался, я думаю, Его выводы, основанные на многолетних наблюдениях, были в равной степени точны и необъяснимы. Тонкая диагностика была его страстью, и в приобретении способов к ней он упражнялся сколько же, как артисты упражняются в своем искусстве перед концертами».

Одним из профессоров С.П.Боткина в университете был Пикулин, практиковавший революционные методы обследования больных — прощупывание и прослушивание. И Боткин научился у него понимать тайные знаки, которые организм больного подаёт врачу: там слишком глухой тон, там слишком громкий, а здесь звук трения или шум…

Вот где пригодились уроки музыки: «слухачом» Сергей стал отменным! За то и попал под начало к доктору Пирогову…

Например, такой метод: «Если человек пахнет вспотевшим гусем, у него тиф». (Можно подумать, гуси потеют.) Рентгеновских аппаратов не было, об Х-лучах ещё не подозревал сам Вильгельм Конрад Рентген, а доктор Боткин уже умел видеть пациента насквозь. Точнее, слышать с помощью простого стетоскопа тончайшие шумы организма.

Однажды, выслушав господина N совершенно здорового на вид мужчину, Сергей Петрович поставил диагноз: тромб в воротной вене. Лечить это не умел даже он, и бедняга был обречен — о чем Боткин в деликатной форме и сообщил родственникам. А те, не поверив, созвали консилиум. Что тут началось! Недоброжелатели злорадствовали: закупорку воротной вены может определить только патологоанатом! Наконец-то этот купчик Боткин, этот самонадеянный шарлатан попался в собственную ловушку! Ведь прошла неделя, две, три, восемь, а пациент по-прежнему жив-здоров, и дай ему Бог…

Газеты с радостью ввязались в баталию, предоставляя на своих страницах право высказаться обеим сторонам.

К бедняге N по десяти раз в день наведывались какие-то любопытствующие, так что он в конце концов пригрозил заявить в полицию. Не успел…

В тот день анатомический театр был переполнен, словно какой-нибудь Мариинский. Друзья и недруги Боткина, журналисты, просто любопытствующие, дамы в шляпках, гимназисты… И вот профессор Ильинский, производивший вскрытие, продемонстрировал воротную вену с явными следами тромба, который и послужил причиной внезапной кончины бедняги N. «Самонадеянный купчик» вновь оказался прав!

До Сергея Петровича Боткина не было научной медицины, а практическая медицина находилась в руках иностранцев, считалось, что лучшие врачи — это немцы.

Все представители высшего общества, а также купцы, богатые ремесленники лечились только у врачей-немцев.

При Боткине все начало меняться, он с помощью своих учеников и соратников объявил войну рутине .

Пришлось испытать участь всех первопроходцев, не все были согласны с преобразованиями и конечно, появилось множество врагов.

Как говорится, не велик тот, в кого не бросают грязью.

Работал Боткин и в Городской думе. По его инициативе открывались новые лечебные заведения, была организована медицинская помощь для неимущего класса. Первые Кареты скорой помощи появились в Москве по инициативе ученого.

Огромные усилия потребовались для реформирования всей системы здравоохранения в России.

Известен случай в практике Боткина: к нему обратился человек, который, не смотря на все назначенные процедуры никак не мог излечиться от простуды. Врач внимательно выслушал его и велел сменить маршрут, тот ежедневно ходил на работу в Кремль через Спасскую башню, а доктор посоветовал ходить через Троицкую. Больной забыл о простуде. Фантастика. Нет. Просто Сергей Петрович очень внимательно умел слушать своих пациентов, он любил людей и старался помочь. Тайна чудесного выздоровления была проста, когда человек шел на работу через Спасские ворота, над этими воротами висела икона Спаса Нерукотворного и в любую погоду, надо было снимать шапку и осенять себя крестным знамением.

"В другой раз к Сергею Петровичу обратился студент, которого мучили боли в животе. Пузырь со льдом, прописанный другими докторами, не помогал, делалось только хуже. Осмотр проходил у него дома, на стенах висели дагерротипы, изображающие пациента на зимней охоте.

— Вы всегда ходите в незастегнутой шинели? — спросил Боткин.

— Да, —  ответил тот. — В любой мороз.

— Советую вам все-таки застегиваться, — сказал Боткин. — Продолжать хинин. Пузырь — долой. Вероятнее всего, ваше заболевание простудного характера. Тогда еще никто не знал про желудочный грипп. Боткин же интуитивно почувствовал — холод, который должен помогать, в этом конкретном случае вредит. Совет возымел действие." 

Для этого человека не было важных и неважных пациентов, бесплатные больницы строились во всех городах России, тоже по инициативе Боткина, должность в Государственной Думе давала ему возможность продвигать такие проекты.

Благодаря стараниям великого русского доктора, российская медицина, находившаяся в то время почти в средневековом состоянии, смогла стать одной из наиболее развитых в мире.

Однажды к Сергею Петровичу Боткину обратился богатый купец, страдающий сахарным диабетом, ожирением и гипертонической болезнью. Он предложил большие деньги известному профессору, однако Боткин ответил, что возьмется за лечение только при одном условии: если тот босиком, взяв только котомку с хлебом, странником, без копейки денег, отправится пешком в Одессу, где и начнется лечение.

Если же условие будет нарушено, врач откажется от лечения.

Купец был ошарашен услышанным.

Но поскольку у него не было иного выхода (все его недуги считались неизлечимыми), ему оставалось лишь согласиться и отправиться в путь. По дороге в Одессу он просил подаяние, останавливался на ночлег в деревнях, питался чем Бог послал, прошел более 2 000 километров и, в конце концов, достиг цели своего пути в надежде на помощь известного доктора.

Боткин осмотрел его и спросил, зачем тот явился, если является совершенно здоровым человеком. Купец удивился. Однако ни признаков ожирения, ни диабета, ни гипертонической болезни у него уже не было.

Однажды жена физиолога Ивана Петровича Павлова заболела нервной болезнью. Боткин, осмотрев ее, спросил:

— Скажите, вы любите выпить вина за обедом?

— Совсем не люблю и не пью.

— С сегодняшнего дня пейте. А в карты играете?

— Что вы, никогда в жизни!

— Что же, будем играть. Читали ли вы Дюма и еще такую прекрасную вещь, как «Рокамболь»?

— Да что вы обо мне думаете, Сергей Петрович? Я же образованная женщина, недавно кончила курсы, мне некогда заниматься пустяками…

— Вот и прекрасно. Будете каждый день играть в винт, не меньше трех робберов, и читать про Рокамболя.

Дама, действительно, вскоре поправилась. А томик «Рокамболя» с легкой руки Боткина обошел всю её семью, включая самого Ивана Петровича Павлова, который однажды, зачитавшись, даже опоздал на лекцию… Сергей Петрович знал, что говорил!

Новый  лейб-медик императорского двора 

Однажды Сергея Петровича позвали в Зимний дворец: у императрицы Марии Александровны открылось кровохарканье. Осмотрев, Боткин прописал ей южный климат, и не сразу понял, какую ловушку уготовил самому себе: от императрицы его более не отпускали.

Все пошло по боку: клиника, лаборатория, лекции в университете… Он сетовал: «Лишиться самостоятельности, свободы действий, отчасти свободы мнений, слушать всё, видеть всё и молчать!».

Две зимы подряд новому лейб-медику императорского двора (первому русскому на этой исконно немецкой должности!) пришлось провести в Сан-Ремо, потом ехать в Сорренто, Рим, Эмс, летом безвылазно сидеть в Крыму… И, даже если бы состояние здоровья Марии Александровны позволило бы ей вернуться в Петербург, этому всячески препятствовал император Александр II — его возлюбленная Екатерина Долгорукая как раз ждала от него первого ребенка…

Как лейб-медик взбунтовался

Лето 1877 года, императорская ставка.

Боткин — главный медик действующей русской армии на Балканах, но его обязанности сводятся к ежедневным трёхразовым осмотрам императора, главнокомандующего, наследника престола и нескольких великих князей, прибывших на русско-турецкую войну.

Пощупать пульс, выписать капли от несварения желудка и от бессонницы, сочувственно покивать головой.

Боткин писал: «Тоска разбирает, когда глядишь на громадную свиту, сопровождавшую главнокомандующего: куча ординарцев, адъютантов, три священника — русский, лютеранский, католический. Объехав с осторожностью позиции, побывав около батареи, сели за завтрак. Все это ело, ело, ело, а там всё палили, палили и палили».

Последней каплей, переполнившей его чашу терпения, стала встреча с дорогим другом — Пироговым. Тот снова заведовал фронтовыми госпиталями, снова творил чудеса и спасал жизни.

Только вот с Сергеем Петровичем он разговаривал теперь по-новому: подобострастно и осторожно.

«Пирогов, очевидно, решился всё хвалить, говоря, что война — такое бедствие, которое ничем не поправляется, а что сделано, то прекрасно», — в тот же вечер написал Боткин жене. А наутро, едва осмотрев государя, сел на коня и поскакал в ближайший полевой госпиталь. Он помещался в киргизских кибитках, на три сотни раненых там было всего пять медсестер и еще какой-то студент-медик с 5-го курса университета.

Сергей Петрович скинул сюртук, засучил рукава и пошёл в операционную. Оказалось, стола здесь вообще не было, и раненых оперировали прямо на земле. Немолодой и тучный Боткин, ругаясь и кряхтя, грузно опустился на колени возле солдата с раздробленной ногой…

С тех пор каждый день, пренебрегая своими прямыми обязанностями, Сергей Петрович носился по госпиталям. С кем-то ссорился, что-то налаживал, кого-то наставлял, сам оперировал, перевязывал, кормил…

«Не упрекай меня в донкихотстве, — писал он жене. — Я просто стремлюсь жить в согласии с своей совестью»…

Самое удивительное, что должности лейб-медика его не лишили, несмотря на вопиющее нарушение этикета.

Впрочем, теперь Боткин сумел поставить дело так, что его вызывали в Зимний только когда действительно возникала необходимость. В остальное время он был свободен. И, к примеру, налаживал жизнь в трущобах.

Просто рабочие районы с их грязью и нищетой грозили Петербургу распространением эпидемий… А бесплатные больницы? В них, как писал сам Сергей Петрович, «на еду больного человека отводилось 13 копеек в сутки, и несомненно, что громадный процент смертности тифозных больных зависит от недостатка питания».

Грязь, зловоние, невежество врачей-немцев, ни слова не понимавших по-русски и не желавших вникать в жалобы пациентов…

Новой бесплатной больнице для инфекционных больных, учрежденной Боткиным, как положено, присвоили имя императора Александра III, но название не прижилось, и петербуржцы стали называть ее просто Боткинской.

(В 1910 году и в Москве благодаря вовсе не Боткину, а Солдатёнкову была открыта бесплатная клиника нового типа, которая со временем стала называться Боткинской).

Собственная лаборатория для химико-биологических и микробиологических исследований, чистота, передовые методы лечения — Сергей Петрович пригласил туда лучших своих учеников. Именно там Сергей Петрович исследовал два вида желтухи: катаральную и геморрагическую, и обнаружил их инфекционное происхождение. В итоге первая стала называться «болезнью Боткина», а вторая — «Боткина-Вейля». 

Иностранцы, приезжавшие в Санкт-Петербург, в числе прочих достопримечательностей осматривали и эту больницу: в Европе ничего подобного, по крайней мере для бедных, не имелось.

Доктору Боткину действительно было чем гордиться!

"Ошибка" доктора

Боткин разрывался между медицинской наукой и помощью пациентам.

Не отдыхал, спал лишь по нескольку часов.

Поддерживал себя литрами кофе и крепчайшими сигарами.

Не удивительно, что у него с годами начались проблемы с сердцем.

Все чаще становились приступы удушья.

Они случались прямо в академии, за преподавательской кафедрой, во время приема больных.

Он, конечно же, подозревал, что дело в сердце, но гнал от себя эту мысль.

Если признать наличие стенокардии, то придется решительно поменять образ жизни.

Но это было неприемлемо для Боткина. Ведь тогда приостановятся исследования, сотни людей останутся без помощи.

Нет, это никак невозможно. И Сергей Петрович выдумал такую хитрость.

Он утешал себя тем, что слабость, полуобморочное состояние, одышка и удушье бывают также и при желчекаменной болезни. От которой сам себя лечил. Ясное дело, безуспешно.

В 1889 году болезнь стала совсем невыносимой. Сергей Петрович все-таки принял решение — ехать на курорт, во Францию. Там он и скончался — от приступа ишемической болезни, прожив всего 57 лет.

Это был единственный неправильный диагноз, поставленный доктором Боткиным.

По словам видного немецкого клинициста Лейдена (сказанным на заседании берлинского медицинского общества), под влиянием Боткина петербургские больницы были «поставлены как в научном, так и во врачебном отношении настолько хорошо, что нам приходится для себя желать того же».

Как гласный городской думы С. П. Боткин много сделал для улучшения медицинского обслуживания «бедных классов» населения столицы: по его инициативе была организована бесплатная врачебная помощь в 'лице «думских врачей», которые должны были вести амбулаторный прием на своих участках, посещать на дому больных и снабжать их бесплатно лекарствами.

Среди думских врачей были и первые женщины-врачи (С. П. Боткин много сделал для разрешения вопроса о высшем женском медицинском образовании).

По инициативе Боткина было реформировано аптечное дело (наши аптеки стали считаться лучшими в мире).

В 1882 г. по предложению Боткина в Петербурге был введен школьно-санитарный надзор. Боткин был председателем Общества русских врачей, подняв на небывалую высоту его деятельность.

Как известно, гениальный физиолог Иван Петрович Павлов в молодые годы в течение десяти лет работал в клинике Сергея Петровича Боткина, заведуя там лабораторией. Вот как характеризовал Павлов значение Боткина для медицинской науки.

«Покойный С. П. Боткин был лучшим олицетворением законного и плодотворного союза медицины и физиологии — тех двух родов человеческой деятельности, которые на наших глазах воздвигают здание науки о человеческом организме и сулят в будущем обеспечить человеку его лучшее счастье — здоровье и жизнь»*.

«Союз медицины и физиологии», основанный Боткиным, в дальнейшем окреп и вырос благодаря Павлову в тесном содружестве павловской физиологической и боткинской клинической школ, являющихся гордостью нашей отечественной медицинской науки.

Физиологическое направление в клинической медицине не могло быть создано без внедрения в клиническую практику Физиологических методов исследования. Применение этих методов исследования, естественно, потребовало организации в клинике лабораторий. Отечественная медицина обязана Боткину развитием лабораторного дела в клинических и больничных учреждениях.

В настоящее время каждому врачу (да и каждому больному) понятно, как много дают клинике специальные методы исследования.

Современный диагноз часто немыслим без лабораторных и инструментальных исследований (бактериологического, гематологического, биохимического, рентгенологического, электрокардиографического, сфигмоманометрического и т. п.).

Однако эти исследования необходимы не только для диагноза, но и для понимания существа болезни, ее происхождения (т. е. этиологии и патогенеза); только привлекая на службу клинической медицины достижения физики, химии, биологии, врач со времен Боткина создает прочную основу для физиологического понимания болезненного процесса. 

Рассказать историю