Рассказ - фантасмагория "Повод"

Дорогой Сергей Николаевич! Так получилось, что уже 19 лет Вы и Ваши исследования непосредственно влияют на мой внутренний мир, на мое мировоззрение. Все эти годы я с нетерпением ждала и жду новых Ваших книг и смотрю диски с Вашими выступлениями. Благодаря Вам, а точнее, благодаря Богу, действующему и через Вас, я выдерживаю то, что вряд ли выдержала бы без Вашей помощи. По воле случая, я сейчас не работаю и иногда пишу. Вот этот рассказ, я думаю, точно сочинен под Вашим влиянием, и поэтому, я посвящаю его Вам. Но внешнего сходства с персонажами здесь нет. Герои появились сами собой. С любовью и уважением. Ольга.

Итак, «Повод».

Повод зайти в бар и напиться у меня был. В последнее время мне везло, как утопленнику. На работе мне зарубили проект. А я так рассчитывал на успех. Казалось, что все под контролем. Ан нет! Шеф решил, что проект моей коллеги Софьи Ивановны намного лучше. А я и не знал, что она мой конкурент. Я думал, что мы работаем в тандеме. Такое коварство было непостижимо! Я к ней со всей душой, всегда защищал ее, когда над ней потешались, а это было очень часто. Женщина — проектировщик военно-оборонительного комплекса, предусмотренного для пребывания в условиях, приближенных к экстремальным, например, на Марсе – очень смешно! Правильно говорят: «не делай добра, не получишь зла!» Когда я поделился своими переживаниями с женой, то только еще больше расстроился. Ибо женушка моя меня не поддержала, вражина! Меня переполняла обида. Если б я знал, лучше бы уехал на Байкал с друзьями. Но тут, я вспомнил, что меня даже не предупредили, что собираются туда ехать. Я об этом узнал, когда случайно встретил их, уже направлявшихся в аэропорт. Что-то со мной не так? Или во мне? Меня не любят? Почему? Комок подступил к горлу. Еще немного и начнется ангина. Вот она-то меня любит! Тут мне на глаза попался какой-то бар, расположившийся в здании позапрошлого века. Молодцы! Хоть кто-то и как-то постарался сохранить памятник архитектуры! Я порадовался за счастливца, чей проект был воплощен в жизнь, и уверенно вошел внутрь. Усевшись за столик у окна, сделав предсказуемый заказ и уже получив его, я принялся смаковать свои несчастья.

От тягостных мыслей меня отвлек старик, который расположился напротив и мирно попивал что-то из своей бутылочки. Был он небольшого роста, сухощав и весьма неопрятен, но живые глаза и добрая улыбка выдавали в нем приятного собеседника. Растрепанные волосы торчали из-под маленькой замшелой кепочки теперь уже непонятного цвета. Он о чем-то рассуждал вполголоса, посмеиваясь и украдкой поглядывая на меня, но впрочем, не ожидая моего участия. Ему вполне хватало самого себя или он делал вид, что самодостаточен. Мимо проходившие официантки приветливо улыбались ему, чувствовалось, что он завсегдатай этого местечка. И я был рад расстаться со своими проблемами хотя бы ненадолго и забыться в новом собеседнике.

— Живет человек, живет, — размышлял старик, — привыкает к своему мирку-окружению, и вдруг, на тебе, выпадает из привычной для себя реальности, из собственной, так сказать, среды обитания, — старик сделал глоток. Он глубокомысленно помолчал и, будто бы обращаясь ко мне, продолжил:

— Не знаю, как у вас, иноверцев, иностранцев, инопланетцев, иногалактийцев, — монотонно перечислял он, словно произносил заговор, одновременно качая головой из стороны в сторону, и вдруг усмехнулся, как бы невзначай разрушив все чары, — а у нас такая неожиданность случается сплошь и рядом. Такова жизнь – сказали наши французы, и мы, все остальные из местных, с ними согласились. Но человек не так прост, он еще и сам горазд себя выкидывать из своего ареала. Со-зна-тель-но! – Он придвинулся ко мне ближе и как заговорщик начал доверительно излагать:

— Потому как особенно тягостно ему быть засосанным в болото стабильности, чему есть свое научно-обличительное понятие – стагнация. «А он, мятежный, просит бури, как будто в буре есть покой...» — сказал один пока еще не всеми забытый поэт.

Старик многозначительно замолчал и заглянул мне в глаза. Потом снова отпил из бутылки, покашлял, еще недолго помолчал, встал из-за стола. Стал расхаживать около меня, как по сцене актер, важной походкой с этаким легким подпрыгиванием, потом вдруг резко остановился и уж совсем театрально развел руками, поклонился и продолжил свою речь:

— Многие, очень многие чувствуют в себе этот мятежный парус. Вот они-то и кидаются в опасный и безжалостный поток неизвестности, гонимые ветром случайностей и томимые неизбывной тоской по далекой и единственной, только для них уготованной участи. Тут и лихой азарт, и адреналин, бьющий по жилам, по нервам, — старик понизил голос, и слова невольно стали приобретать некую плотность, жесткость, сродни физической плоти, становились, чуть ли ни осязаемыми. Старик говорил бесподобно и явно обладал способностями гипнотизера. Я заворожено слушал:

— … для них это как энергетическая подпитка, своеобразная батарейка, заряд, который, увы, скоро заканчивается, и покорение неизвестности становится необходимостью, а потом и привычкой. Ибо человек привыкает ко всему. И уже стабильность для него нечто необычное, и непонятное, даже противное. Фу, мерзость, какая! А к ней очень просто привыкнуть. Но это чревато. Бац! И вся хваленая стабильность рушится! – он говорил и все больше сам воодушевлялся своей речью. Он постоянно двигался, размахивал руками, играл мимикой, качал головой. Он играл. Это было забавно, и вызывало улыбку, но не лишено было и смысла. Старик видел, что я с интересом его слушаю, и заметно был доволен.

— Все относительно. И таких многих, на самом деле, мало, — признал старик, — Они, что называется, в диковинку. Их замечают, наблюдают, а потом долго помнят. Словом, такие неугомонные, к счастью или к несчастью, но оставляют свой след. Они бросают вызов самой госпоже привычке. «Привычка свыше нам дана, замена счастию она! — На сей раз, это было подобно тосту, следствие коего не заставило себя ждать, правда, на всякий случай старик буркнул:

-За Ваше здоровье! – и уже не один и не два глотка подчеркнули избитую цитату-тост. Крякнув от удовольствия, старик опять продолжил немного охрипшим голосом:

— Одно дело, когда человек сам себя обрекает на неизведанное, и совсем другое, когда происходит с человеком неожиданная перемена не по его воле. Это может быть любая перемена, приятная и не очень, в зависимости от того, как человек к этому отнесется. Если негативно, то он может впасть в уныние – смертный грех! – и старик погрозил пальцем прямо перед моим носом, потом отвернулся от меня, глубоко вздохнул и с тоской произнес:

— Уйти из жизни – тем более вредно для души, вообще. То есть, я хочу сказать, не только своей души, но и деток. Своих деток, родных, внучков своих, — продолжал мне объяснять, будто я ничего не понимаю, прописную истину, — или заняться поиском обидчиков, так сказать, виновников своих бед – тоже бессмысленно. — Старик хлопнул себя по колену и уставился в пустоту, но тут же встрепенулся:

— Стоит скорей опомниться и осваивать новые горизонты! Принять перемену за подарок судьбы, не бояться увидеть себя в новом свете, заняться поиском в себе новых талантов, а они обязательно найдутся, и заняться их развитием! Это как новая жизнь при жизни. Как заново родился – новый мир, новые лица, новый ты, — старик будто уговаривал меня не совершить греха и ступить на путь праведный. И было смешно слушать нравоучения от нетрезвого старичка, на минуту ставшего чем-то вроде идеолога нравственности и коуч-тренера в одном лице. Он вдруг вскочил и подбежал к стойке бара. Я, было, решил, что меня, наконец, оставили в покое, но старик тотчас вернулся, неся в руке весы. Словно королевский шут или артист из шоу перевоплощений, изображающий богиню правосудия, которая теперь в одной руке держала весы, в другой бутылку с выпивкой, а глаза ей закрывала сползшая кепка, удачно заменяя полагающуюся повязку, он демонстративно- многозначительно остановился предо мной. Я кивнул, слегка оробев, и даже смутился.

— Вот весы, — сообщил старик, и я почувствовал себя на уроке физики или химии.

— Посмотри. Две чаши. На одной – привычка, — и старик водрузил на нее свою бутылочку, — а на другой — перемена. В это время за спиной у старика проходил официант с подносом, на котором стояла ваза с фруктами, бутылка шампанского и блюдо с пирожным. Официант уставился на моего аниматора и не заметил, проходя мимо одного столика, как посетитель, сидящий за этим столиком спиной к нам, неожиданно встал и, не заметив официанта, случайно толкнул его локтем. Официант потерял равновесие, но удержался на ногах и сумел не уронить поднос, но венчавший на вазе всю композицию из фруктов апельсин все-таки слетел со своего пьедестала и очутился точно на чаше весов, предназначенной моим фокусником для перемены, — И ничего не изменишь. Эти весы никуда не денешь, не спрячешь, не потеряешь. Они всегда с тобой, — невозмутимо продолжил свою мысль чудо-старик. Я оторопело сглотнул и не смог закрыть рот от удивления, а старик не унимался:

— Но надо признать, что человек слаб и беззащитен, и ему нужен поводок, — и я почувствовал в его голосе нотки злорадства, — а еще желателен поводырь. Ну, в общем, был бы повод, а рассказ найдется. — Тут мой старик так развеселился, что принялся безудержно хохотать. Мне захотелось уйти. Я попытался встать и не смог. «Неужели опять сплю?» — я стал прислушиваться к своим ощущениям. Да, тело не реагировало на мои приказы, но я мог думать. Выходит, мы думаем не мозгом? Ведь мозг – это орган тела. И если бы мозг управлял моими мыслями, то уж ногами он точно бы мог управлять, если, конечно, у меня не случилась какая-нибудь болезнь, например, инсульт. Мысли сами по себе, тело само по себе? А глаза? Я же вижу, вращаю глазами. Я покосился в сторону окна. Там, за окном, спешили люди. Вот одна девушка замедлила шаг и обернулась. Мне даже показалось, что наши глаза встретились, хотя она не могла меня видеть. Был день, и в баре еще не горел свет. Девушка пошла дальше, вот уже другие люди, другие лица быстро сменяли друг друга..., но оказалось, что эта девушка не прошла мимо, а пришла именно сюда, в этот бар, и села за соседний столик, чтобы выпить чашечку кофе и поговорить по телефону. «С кем, интересно, она разговаривает?» — подумал я и поднес телефон к уху.

Очень приятный, знакомый мужской голос назвал меня своей Лапой и поведал о том, что сейчас слегка занят, но скоро освободится и, возможно, часам к десяти подъедет. Я капризно заканючила, что это поздно, что хочу его видеть пораньше. А точнее немедленно. Голос в трубке мягко отказался выполнять мои требования, и мне ничего не оставалось, как смириться. За это в трубке раздалось звонкое чмоканье и ласковое «Пока-пока». Я ответила тем же привычным прощанием по телефону и усмехнулась. «Кажется, пора что-то менять» — подумала я и услышала в ответ вкрадчивое: «Пора-пора». Я разозлилась. В сердцах бросив телефон в бездну, я вскочила и устремилась к выходу.

Шагнув на тротуар, я слилась с толпой. Эмоции так переполняли меня, что я даже не заметил в себе разительных перемен. Навстречу мне шел Пашка, друг детства. Я обрадовался, так как давно не виделись, и бросился к нему навстречу, чуть не подвернув ногу – высокие каблуки не дают возможности широко шагать, и можно упасть! Я пошатнулся и рухнул, что называется, с высоты собственного роста. Недоумевая, я все-таки не стал залеживаться:

— Пашка, крикнул я, — подожди!- а сам пытался быстрее встать, отряхиваясь от пыли и все еще не замечая, что я какой-то не такой. «Надо же, юбка порвалась», — только и успел подумать я, как услышал над собой:

— Девушка, мы разве знакомы?

Я обалдело вылупился на Пашку.

— Ты что, Старик, офонарел? Какая я тебе девушка?!

— Даже так! – Пашка усмехнулся и пошел дальше, бросив на прощание с издевкой: «Вам виднее!»

И тут до меня стало что-то доходить! « Я – не я, лошадь не моя! А-а, что со мной? Откуда туфли, эта юбка?» Я стал лихорадочно ощупывать себя и оглядывать. В глазах немного двоилось. «Что-то непонятное! Надо найти зеркало!» На противоположной стороне улицы я увидел газетный киоск, одна из стен которого была зеркальной. И я ломонулось туда, замечая на себе удивленные взгляды прохожих. То, что я увидел в отражении, меня озадачило. «Какая-то капуста получается». Я увидел в зеркале странного человека, одетого одновременно в джинсы и юбку и обутого сразу в ботинки и туфли на высоких шпильках. При этом юбка смотрелась более выразительно, чем джинсы. Она была яркая, пестрая: на желто-коричневом фоне черные и рыжие пятна разной величины — от очень крупных до точек. Да и широкие бедра подчеркивали визуальное преимущество юбки над джинсами и, следовательно, женского пола над мужским. Правда, опять-таки большой размер мужских ботинок умолял миниатюрные женские туфли на почти прозрачных шпильках. А дальше и того страшнее сочетания! Пышный бюст, покрытый шоколадного цвета шелком, широкие плечи и длинные жилистые руки, торчащие из коротких рукавов бледно-серой футболки, выдавали бы олимпийскую чемпионку по плаванью. Но длинные густые темные волосы, растущие на голове моего, допустим, второго Я и ниспадающие на плечи моего первого Я, никак не соответствовали макушке последнего, вынужденного довольствоваться редкими, коротко остриженными белесыми волосами. Поскольку моя женская половина была ниже ростом моего мужского воплощения, ее макушка как раз находилась под его выдающимся носом. И поэтому на прохожих смотрело чудовище с четырьмя глазами, усатое, двуносое и двуротое. Это новообразование не могло не приковывать взгляды окружающих и не могло от них увернуться. И это усугубляло мое и без того абсурдное положение. Как известно, у абсурда нет предела. И мое новое существо приобрело по случаю новое качество – впитывать в себя, как удав, целиком заглатывающий свою жертву, по меньшей мере, и физику, и психику всех, с кем встречалось взглядом. Моя плоть все больше приобретала вид шара, растущего на глазах. Здесь главное было не сойти с ума. А я уже чувствовал, что все, что было у меня женского, готово было взорваться истошным воплем. Как известно, женщины реагируют на ситуацию раньше и не рассудком, а бесконтрольным чувством. Да и мужское грозило обернуться борьбой за лидерство. И я, как первый из жертв, и помнивший еще, с чего все началось, решил взять себя и всех во мне в свои руки. Я вспомнил, что толпой легко управлять, вспомнил Гитлера и, почувствовав себя избранным, заорал, перекрывая мной же издаваемый вой ужаса:

— За мной, спасение близко! Я знаю, что делать! Слушайте меня! Только Я могу спасти нас всех! Верьте мне!

Шар немного угомонился, но не переставал всхлипывать и стонать. Стараясь ни на кого не смотреть, я нашел глазами злосчастный бар и скомандовал:

— Вперед, в бар! Там спасение!

И не успел опомниться, как весь мой вопящий шар оказался у порога нашей цели. Но что делать дальше, я не знал. Шар не мог проникнуть в здание, не разрушив его стен, настолько мои размеры превышали допустимые. Но стены, казалось, были готовы выдержать любой натиск, их прочности позавидовала бы любая крепость. И в то время, когда безумная плоть безрезультатно билась о дверной проем, ко мне подошел мой недавний знакомый старик, подбрасывая в руках апельсин. Гримаса сострадания на его лице сменилась отеческой улыбкой:

— Ладно, хватит мытарств, — и протянул мне апельсин. Я попытался его взять, но у меня ничего не получалось. Старик подсказал:

-Попробуй внутренне принять ситуацию, а внешне попробуй ее изменить.

— Как это, внутренне принять?

— Представь, что ты таким останешься навсегда, смирись с собой нынешним.

Я попробовал.

— А теперь, попробуй взять у меня этот апельсин.

Я напрягся что есть сил, и моя рука вырвалась из липкого шара. Пальцы судорожно тянулись и вязкая оболочка начала рваться. И как только заветный апельсин оказался в моей руке, как только я ощутил его шероховатую кожицу, мой шар распался. Ура! Я с облегчением вздохнул и без сил опустился на первый попавшийся стул. От меня отделилась симпатичная девушка. С опаской посмотрев на нас, она проследовало к столику, где еще недавно пила кофе, взяла со стола брошенный ею телефон и вышла прочь из бара.

— Опасно быть таким привязчивым! Теперь — то понял? – старик подозрительно на меня посмотрел. Я, кажется, начал прозревать. Ведь я так боялся потерять работу, любовь своих близких, все, к чему я привык. Стоило кому-то от меня уйти, или просто не согласиться со мной, как я чувствовал, что меня предают. Я чувствовал ненависть и обиду даже по пустякам. Я стал опасен, и в первую очередь, самому себе.

-А почему я слился с этой девушкой? – спросил я старика. Старик ухмыльнулся.

— А она такая же, как ты, привязчивая. А, как известно, подобное лечится подобным.

— И все эти люди тоже привязчивые?

— Увы. Вот с другом тебе повезло! Он – настоящий!

— Это Пашка – то? Тоже мне, друг! Женщина упала, а он даже не помог ей подняться!

— Какая же ты женщина? Опомнись! Трансвестит, в лучшем случае! А ты знаешь, как Пашка к ним относится.

— Никак, — согласился я. А эта девушка, — не унимался я, — она-то поняла что-нибудь, как Вы думаете?

— Вряд ли поняла, это же женщина! Но почувствовала точно! – успокоил меня старик. И мы оба рассмеялись. Еще немного посидели, обменялись кое-какими впечатлениями и, уже под вечер, разошлись.