Химия музыки Александра Порфирьевича Бородина

 «Сколько ему досталось даров: и могучий разум ученого, и гений композитора, и литературное дарование. Ни одного таланта он не зарыл в землю, всё развил и отдал своему народу, человечеству…» В. Стасов.

Будучи автором гениальных музыкальных сочинений, каждое из которых занимает значительное место в истории музыки, А.П. Бородин, кроме того, был выдающимся ученым-химиком, чьи достижения сыграли важную роль в развитии химической науки, а также выдающимся педагогом и общественным деятелем.

Феноменальна и личность А. П. Бородина. Его неповторимо яркая человеческая индивидуальность раскрывалась в самых различных своих проявлениях — в педагогической, в научно-исследовательской, общественной, творческой деятельности. И несмотря на такое многообразие различных сфер этой деятельности, поражает цельность его личности, «у которой никаких деланных принципов не было, — отмечал его ученик, а затем ученый-химик А.П. Дианин, — все поступки вытекали прямо из его богато одарённой натуры».

Музыкальный критик Н.Д. Кашкин вспоминал о композиторе так: «Бородин располагал к себе всех, кому приходилось с ним встречаться».

Чайковский после смерти Бородина писал Стасову: «Покойный оставил во мне самое симпатичное воспоминание. Мне чрезвычайно по душе была его мягкая, утонченная, изящная натура».

По словам современников, композитора особенно отличала «удивительная доброта, отзывчивость, сочетавшаяся с непринуждённым остроумием, искренностью и прямотой».

Известной стала и рассеянность Бородина, о которой складывались легенды, и которая объяснялась его постоянной занятостью и необходимостью делать множество дел одновременно, и при этом ещё сочинять музыку.

В своих воспоминаниях Александра Орлова пишет, что композитор «то во время проверки документов на границе забыл имя своей жены; то отправил самому себе письмо в другой город; то, просидев со своими гостями весь вечер, начал прощаться, намереваясь уйти домой. Брат моей бабушки, учившийся у Бородина в Медико-хирургической академии, рассказывал мне, что однажды Бородин пришел на лекцию в кальсонах, забыв надеть брюки».

Н.А. Римский-Корсаков оставил в своих воспоминаниях картины из повседневной жизни Бородина: «…Не считая воспитанниц, которые у них в доме не переводились, квартира их часто служила пристанищем и местом ночлега для разных родственников, бедных или проезжих, которые заболевали в ней и даже сходили с ума, и Бородин возился с ними, лечил, отвозил в больницы, навещал их там. В четырёх комнатах его квартиры часто ночевало по нескольку таких посторонних лиц, так что спали на диванах и на полу. Часто оказывалось, что играть на фортепиано нельзя, потому что в соседней комнате кто-нибудь спит. За обеденным столом у них царствовала тоже великая неурядица. Несколько поселившихся в квартире котов разгуливали по обеденному столу, залезали мордами в тарелки или без церемонии вскакивали сидящим на спину. Коты эти пользовались покровительством Екатерины Сергеевны, рассказывались их разные биографические подробности. Один кот назывался «Рыболов», потому что зимою ухитрялся ловить лапой мелкую рыбку в проруби; другой кот назывался «Длинненький» — этот имел обыкновение приносить в квартиру Бородиных бездомных котят, которых он где-то отыскивал и которым Бородины давали приют и пристраивали к месту. Сидишь, бывало, у них за чайным столом, кот идёт по столу и лезет в тарелку; прогонишь его, а Екатерина Сергеевна непременно заступится за него и расскажет что-нибудь из биографии. Смотришь — другой кот вспрыгнул уже Александру Порфирьевичу на шею и, разлегшись на ней, немилосердно её греет. «Послушайте, милостивый государь, это уже из рук вон!» — говорит Бородин, но не шевелится, и кот благодушествует у него на шее…»

Особенно удручала композитора болезнь жены, из-за которой она не могла жить в Петербурге и полгода обычно проводила у родителей в Москве или Подмосковье. Да и приезды её в Петербург отнюдь не облегчали жизнь Бородина.

Римский-Корсаков так вспоминает об этом: «Екатерина Сергеевна продолжала хворать астмами, проводя бессонные ночи и вставая в 11 или 12 часов дня. Александр Порфирьевич возился с нею по ночам, вставал рано, недосыпал».

Александр Порфирьевич Бородин был очень добрым и отзывчивым человеком, он не жалел времени, сил и средств, если нужно было помочь кому-либо из друзей, учеников или даже посторонних людей. Немалую часть своего жалованья Бородин тратил на помощь родственникам, нуждающимся студентам, на содержание воспитанниц (своих детей у Бородиных не было), на приобретение различных, всегда недостающих в лаборатории препаратов (однажды Бородин за неимением в лаборатории необходимой для опытов азотно-серебряной соли принёс своё столовое серебро), на содержание за свой счёт ассистента и служителя в лаборатории.

Несмотря на все эти трудности вклад Бородина в отечественную науку и культуру огромен.

В.В. Стасов писал: «И всё-таки как много он сделал! Сорок две научные работы, среди которых немало выдающихся, ряд впервые полученных химических соединений, прогремевшая на весь мир опера «Князь Игорь», могучие симфонии, большое число камерно-инструментальных и фортепьянных произведений, романсы и песни, нередко на слова самого Бородина (он был и поэтом), блестящие статьи о музыке и о музыкантах — это неполный список того, что создал Бородин».

Оба жизненных пристрастия Бородина — музыка и химия — определились уже в ранние годы.

Однако выбор жизненного пути всё же определила наука.

Семнадцати лет Бородин поступил в Медико-хирургическую академию. Учёба проходила успешно. Уже на третьем курсе Александр начал работать в лаборатории знаменитого профессора Н.Н. Зинина — выдающегося химика-органика, гения русской химической школы, академика и первого президента Русского физико-химического общества.

В период учебы в академии для музыки оставалось все меньше времени. Однако на четвёртом курсе Бородин, параллельно с занятиями по специальности, изучал гармонию и полифонию.

В 1856 году, в возрасте 23 лет, Бородин блестяще окончил Медико-хирургическую академию и был оставлен в ней преподавателем.

Тогда же его назначили ординатором во Второй военно-сухопутный госпиталь, где он работал патологом, терапевтом и токсикологом. Во время службы в госпитале Бородин выполнил первую научную работу по химии — «Исследование химического строения гидробензамида и амарина», а спустя два года он получил степень доктора медицины, избрав тему диссертации с уклоном в область химии «Об аналогии фосфорной и мышьяковой кислоты в химических и токсикологических отношениях».

Тогда же Военно-медицинский ученый совет направил Бородина в Солигалич для изучения состава минеральных вод водолечебницы, основанной купцом В.А. Кокоревым в 1841 году.

Отчёт об этой работе был опубликован в 1859 году в газете «Московские ведомости» и принёс автору широкую известность. Всё это время Бородин не забывал и о музыке.

Были созданы несколько романсов, инструментальных пьес и камерно-инструментальных ансамблей, часть из которых была издана. О поразительном факте сочетания двух начал — химии и музыки в натуре Бородина было замечено следующее: «все его грандиозные начинания в области музыки почти всегда совпадали со временем, когда он предпринимал важные работы в области химии».

Историк и культуролог К. Ковалев-Случевский отмечал: «То и другое было его стихией, они сливались в его душе, где происходила бурная реакция, выделявшая огромное количество энергии, остановить которую уже никто не мог».

В сентябре 1860 года Бородин вместе со своим учителем Н.Н. Зининым и Д.И. Менделеевым участвовали в работе знаменитого международного конгресса химиков в Карлсруэ, того самого, где впервые были даны четкие определения понятиям «атом» и «молекула».

Именно А.П. Бородин открыл способ получения бромзамещённых жирных кислот действием брома на серебряные соли кислот, известный как реакция Бородина — Хунсдикера (реакция серебряных солей карбоновых кислот с галогенами, дающая в результате галогенозамещенные углеводороды), первым в мире (в 1862 году) получил фторорганическое соединение — фтористый бензоил, провёл исследование ацетальдегида, описал альдоль и химическую реакцию альдольной конденсации.

В 1862 году Бородин занимает должность адъюнкт-профессора в Медико-хирургической академии. Эта служба требовала от молодого ученого много сил и времени: ежедневные лекции, устройство и оборудование новой химической лаборатории, лабораторные занятия со студентами, многочисленные заседания, научные конференции, диспуты, обсуждения диссертаций, участие в различных научных обществах…

Один из учеников Бородина вспоминает: «Живя в самом здании и работая совместно со своими учениками, Александр Порфирьевич почти беспрерывно находился с ними. Работая без устали, он не знал точно отмеренного времени для работы или отдыха. Его можно было встретить в лаборатории как ранним утром, так и глубокой ночью».

В доме коллеги и друга Бородина М.А. Боткина устраивались так называемые «субботы». «…На этих субботах, — по воспоминанию современника, — в течение тридцатилетнего их существования успел перебывать чуть не весь Петербург ученый, литературный, артистический».

На одной из таких суббот и произошло событие, определившее во многом дальнейшую жизнь Бородина, — встреча с Балакиревым. Знакомство и дальнейшее общение с руководителем «Могучей кучки», а затем и с другими членами этого кружка утвердило в молодом ученом более серьёзное отношение к своему композиторскому дарованию.

Супруга Бородина, Екатерина Сергеевна, вспоминала: «Александр Порфирьевич окончательно переродился музыкально, вырос на две головы, приобрёл то в высшей степени оригинально-бородинское, чему неизменно приходилось удивляться и восхищаться, слушая с этих пор его музыку».

Тогда же началась работа над Первой симфонией. Один из учеников вспоминал, как «неслись по лабораторному коридору стройные и привлекательные звуки рояля из квартиры профессора».

Но бывало и иначе: дома, посреди беседы с друзьями-музыкантами, он вскакивал, бежал в лабораторию, «чтобы посмотреть, не перегорело или не перекипятилось ли там что-либо… — писал Римский-Корсаков. — Затем возвращался, и мы продолжали начатую музыку или прерванный разговор».

Химия и музыка безраздельно царили в его душе и властно предъявляли свои права на его внимание, время и творческую энергию.

В его голове сутки напролёт секвенции соединялись с альдегидами, формулы химических соединений с новыми мелодиями.

Работа над уплотнением валерианового альдегида и Первой симфонией шла параллельно.

«И всегда-то рассеянный,  по воспоминаниям Екатерины Сергеевны, — он в такие минуты совсем улетал от земли. По десяти часов подряд, бывало, сидит он, и все уже тогда забывал; мог совсем не обедать, не спать. А когда он отрывался от такой работы, то долго ещё не мог прийти в нормальное состояние. Его тогда ни о чем нельзя было спрашивать: непременно бы ответил невпопад».

Обстоятельность Бородина как ученого сказалась и в подходе к композиторскому творчеству.

Перечень исторических источников — научных и художественно–литературных, которые он проработал, прежде чем приступить к созданию оперы «Князь Игорь», говорит о многом.

Здесь и различные переводы «Слова о полку Игореве» и все фундаментальные исследования по истории России.

Мало этого — Бородин изучал и подлинные русские летописи, научные исследования о половцах, русские народные песни и сказания, песни тюркских народов и многое другое.

Тогда же по его просьбе известный венгерский ученый-этнограф П. Хунфальви прислал ему из Пешта нужные сведения о половцах и рекомендовал сборники песен.

Здесь сказался весь характер Бородина, его свойство: работать не спеша и наверняка, находя для каждой мысли единственно верное и точное выражение, подчиняя фантазию художника дисциплине ученого.

Вершиной эпического симфонизма является написанная композитором в 1876 году Вторая («Богатырская») симфония.

К числу лучших камерных инструментальных произведений принадлежат Первый и Второй квартеты.

Бородин — тонкий художник камерной вокальной лирики, ярким образцом которой является элегия «Для берегов отчизны дальной».

Композитор первым ввёл в романс образы русского богатырского эпоса («Спящая княжна», «Песня тёмного леса»).

Быть может, химия многое потеряла от того, что талантливый профессор, академик, член многих научных обществ отвлекался от науки для симфоний, для оперы.

А музыка — от того, что композитор бросал работу над оперой для лекций и лабораторий.

Но ведь и то и другое давало ему высшую радость — творить, сознавая, что всё им созданное нужно людям.

Источник: yandex.ru/media

Рассказать историю