Пластмассовое счастье

Когда на приеме я вижу тонкие планы челове­ка, я лишний раз убеждаюсь, что все начинается с восприятия мира. Что чувствует человек? Как он относится к миру? Какая у него система ценно­стей? Все это определяет его будущие болезни, распад его судьбы или смерть, будут ли здоровы его дети или они будут несчастны. На тонком пла­не все это видно в данную секунду. Неверное устремление — это дети, которые могут родиться уже гомосексуалистами, после чего род закончит­ся. Это распад семей, болезни.

У человека верующего ошибки в мировоззре­нии чаще выходят на внешний план через болез­ни, неприятности и несчастья. За счет этого вы­равнивается и очищается душа. У тех, кто веру утратил и поклоняется внешним богам, распад на­чинается изнутри. Он происходит долго и неза­метно, поэтому вначале эти люди всегда в выигры­ше. Они могут прекрасно выглядеть снаружи, у них могут великолепно идти дела — за счет пол­ного разрушения будущего. Но внутри они пусты, их уже нет. Их потомки нежизнеспособны, они вымрут постепенно или просто не появятся на свет. Но сейчас эти люди благополучны и преуспе­вающи. И рядом с верующими, которые болеют, страдают и мучаются, они выглядят особенно вы­игрышно. Но будущего у них нет, внутри они мерт­вы. Наверное, о таких Христос говорил своим уче­никам: «Пусть мертвые хоронят мертвых».

Кстати, пару лет тому назад в Израиле я с удивлением узнал о том, что в иудаизме есть такое правило: святого, даже умершего, считать живым, а грешника, даже живущего, принято считать мерт­вым. Потому что у святого есть будущее, которое не ограничивается одной жизнью. А грешник это будущее съедает, оно в нем уже мертво, содержа­ния у него уже нет, хотя его форма может чувст­вовать себя прекрасно.

«Интересно, — думал я, направляясь к «Галери Лафайет», — мы в сознании хотим одного, а в подсознании часто совершенно другого». На уров­не сознания мне нужен пиджак хорошего покроя и без синтетики, а в подсознании — другая картина. Купив в Париже какую-то вещь и надевая ее, я буду ощущать себя в этом городе. Пиджак мне нужен для ощущения присутствия на великолеп­ных улицах и площадях Парижа. Через него я буду соединяться с пароходиками, плывущими ве­чером по Сене. Называются они «Бато Муш» — «мушиные кораблики». Не знаю, при чем тут мухи, но их так называют. В стоимость билета обычно входят шампанское, вино и закуска. Про­жектора, расположенные на верхней палубе, осве­щают все вокруг. Все сидят за столами и наслаж­даются видами великолепного города.

Знаменитейший собор Нотр-Дам де Пари смот­рится с этого судна совсем по-другому — он как бы парит в воздухе. Совершенно мистическое зре­лище. Я гулял возле собора по площади, а потом тот же собор наблюдал через окно прогулочного корабля. Несопоставимые впечатления. Вот что значит другая точка зрения. Для того чтобы по­стичь увиденную красоту, нужно попытаться до­стигнуть уровня того, кто ее создавал, и ощутить такой же выброс творческой энергии. А поскольку главная энергия идет из любви, то выброс духов­ной энергии подталкивает, помогает нам идти к любви и вере в Бога. Поэтому, когда я гулял со­вершенно бесцельно по улицам и площадям Пари­жа, заходил в храмы и музеи, у меня часто возни­кало ощущение восторга. Вообще, когда видишь нечто неожиданное, величественное, совершенное, хочешь не хочешь, а пытаешься внутренне соеди­ниться с этим. А когда уже бывал в этих местах, то происходит добавочная вспышка энергии, как от встречи со старым знакомым. И возникает ощу­щение счастья.

В этот раз я не пошел в храм на вершине Мон­мартра. Я был там как раз перед двухтысяч­ным годом. За сутки до урагана я чувствовал себя очень плохо. Все люди: и огромное количество ту­ристов, приехавших в Париж по случаю этой даты, и местные жители — радовались и ликова­ли. Миллениум! А у меня было ощущение тяже­лой болезни. Я эту убийственную радость, кото­рая, судя по всему, и вызвала ураган, не разде­лял. Мне было плохо, но было неудобно отменять нашу короткую поездку. Помню, что я только за­шел в Сакре-Кер — храм, находящийся на верши­не Монмартра. Я был в совершенно плачевном состоянии, было ощущение, что начинается воспа­ление легких. Мне было жутко холодно, и прони­зывающий ветер усугублял это состояние. В цент­ре храма молились прихожане, а туристы прохо­дили по периметру и выходили обратно. «Сейчас помру, не дай Бог, — подумал я тогда, — сколь­ким людям проблемы создам». А потом неожидан­но вспыхнула мысль: уж если умирать, то лучше в храме. Молиться легче. Отрешиться легче. Как-то сразу улучшилось настроение. А через пару минут появилось ощущение внутреннего тепла. Этот жар шел изнутри, незаметно согревая и поднимая на­строение. Из храма я вышел в совершенно другом состоянии. Я уже не замечал холодного ветра. Все вокруг стало выглядеть как-то по-другому.

«Если уж посещать храм, то в таком же состоя­нии, — подумал я. — А пока я тут гарцую в поис­ках пиджака, пожалуй, можно ограничиться пло­щадями и улицами».

Все влюбленные мечтают слетать в Париж. Если сказать «город влюбленных», то люди поду­мают о Париже. Но у каждой медали есть две сто­роны. Любовь видит обе стороны медали. Если человек хочет видеть только одну сторону, он лю­бовь утрачивает. Тот, кто поклоняется наслажде­нию и бежит от боли, сначала наслаждение назо­вет любовью, а потом любовь потеряет. Французы занятие сексом назвали любовью. Вроде бы что тут такого? Плотское, сексуальное наслаждение названо красиво и возвышенно. Представьте се­бе — «мы занимаемся любовью». Вроде бы это го­раздо поэтичнее, чем то, что религия часто на­зывает «блудом», «сладострастием», «похотливо­стью». Ведь сказано же в Библии: «Плодитесь и размножайтесь». Почему же человек должен отка­зываться от счастья? Почему же он должен пре­зрительно относиться к наслаждению? А ведь сек­суальное наслаждение с любимым человеком — это высшее физиологическое счастье.

Итак, люди стали «заниматься любовью». То, что раньше называлось плотским и животным про­цессом, было превращено в красивый и романти­ческий ритуал. Какие могут быть проблемы? Но мы думаем об одном, а наше подсознание — со­всем о другом. Многие столетия мы несли в себе, в своем подсознании, истину, которая звучала так: «Бог есть любовь». Это означало, что любовь есть высшее наслаждение и высшая боль и потеря од­новременно. Бог не только дает нам жизнь, Он ее и отбирает. Когда занятие сексом назвали лю­бовью, когда чувство любви оторвали от души и присоединили к телу, поставив тело на первое мес­то, в подсознании возникла другая схема: Бог — это секс, Бог — это наслаждение. Подчеркнутая эротичность женских нарядов, начавшаяся в эпо­ху Возрождения, любовь превратила в секс и по­степенно стала возвращать людей в те ранние язы­ческие времена, когда люди поклонялись мужско­му члену, женщине как символу продолжения жизни, — сначала поклонялись, а затем эту же жизнь уничтожали. Современные книжки, описы­вающие жизнь людей много лет назад, как прави­ло, выбрасывают главное — реальность. Люди с языческим мышлением убивали, резали, уничто­жали друг друга постоянно. Войны, взаимное ис­требление происходили непрерывно. Способ мыш­ления, мировоззрение язычников исключали мир, взаимопонимание и гармонию. У человека, мысля­щего крайностями, понятия равенства не сущест­вует: он может быть либо господином, либо рабом.

Более или менее реальное представление об ис­тории можно найти на страницах Ветхого Завета. Те, кто читает его в первый раз, поражаются оби­лию крови, смертей и насилия. Но для язычника это совершенно нормально. Для того чтобы хотя бы подсознательно верить в единого Творца и устремляться к Нему, язычнику необходимы постоянная боль, лишения, потери, насилие и смерть. Без этого принудительного механизма энергетика язычника застаивается и погибает. Благополучие и стабильность являются для него смертельными.

Эпоха Возрождения (а точнее сказать — Вы­рождения), начавшаяся в XIII-XIV веках в Евро­пе, дала великолепный внешний расцвет искусств, ремесел, промышленности и все большее поклоне­ние наслаждению. Сначала — самым возвышен­ным чувствам, потом — наукам, знаниям, талан­ту, цивилизации. Потом поклонение обратилось к еде, одежде и сексуальным удовольствиям. Потом секс назвали любовью.

Если разрушить фундамент, неизбежно рухнет все здание. Отрекаясь от первой заповеди, чело­век неизбежно придет к нарушению всех осталь­ных. Грех для него станет добродетелью. В хрис­тианстве говорится, что грех ведет к смерти. Христос говорил о том, что грех приводит к болез­ни. Сутью любого греха является утрата устремле­ния к Богу, разрушение единства с Создателем. Это приводит и к утрате любви, и к постепенному опустошению главных запасов энергии, которые есть в душе каждого человека. Может быть, по­этому такая печальная статистика у французских женщин, особенно в крупных городах, где нрав­ственность всегда была ниже, чем в деревне. «Кто знает?.. — думаю я. — Но, похоже, вселенский эксперимент, когда нарушаются главные запове­ди, подходит к концу. И чем он завершится, при­близительно ясно. Достаточно перечитать Пяти­книжие Моисея».

Я не сомневаюсь, что люди пройдут через раз­рушение старого сознания и выживут. Появится новое сознание, оно будет неразрывно связано с любовью. Новое мировоззрение не будет покло­няться сексу и благополучию. Женщины научатся любить и рожать. Но это, наверное, будет не сей­час, а чуть позже. Сейчас я пока вижу манекены, подвешенные за ноги, как символ того, что может быть в ближайшем будущем. «Не стоит драмати­зировать ситуацию, — думаю я, — все рождается, живет и умирает». Старая система мышления так­же умирает сейчас. Главное, чтобы вместе с идея­ми не умерли люди. Конец света может означать как прекращение старого мышления, так и пре­кращение этого мышления вместе с его носителя­ми. Часто представители религии говорят о конце света как о физическом процессе, а это процесс в первую очередь духовный: все события сначала происходят на тонком плане и только потом — на физическом.

Я отвлекаюсь от этих мыслей и захожу в мага­зин. Любезный продавец, пожилой, колоритный мужчина, показывает мне все, что есть в наличии. Сорок минут я примеряю: отдаю ему то, что мне не подходит, а он приносит новые образцы. Заме­чаю одну особенность: все пиджаки крупных раз­меров не имеют талии. То есть те, кто шил пид­жак, считают, что большой размер может быть только у брюхатого, растолстевшего мужчины. Я далеко не худенький, но в районе талии пиджа­ки на мне просто болтались. Кстати, заметил еще одну любопытную особенность: покрой многих пиджаков был весьма неважным, ткань бугорками топорщилась на плечах. Когда носишь пиджак не­сколько лет, ткань начинает растягиваться, прови­сать и теряет строгость очертаний. Красивую фигуру можно плохим пиджаком обезобразить. Я перемерил все и не смог найти ни одного подхо­дящего пиджака. Тогда я отправился в другой крупный магазин, где, потеряв около часа, сумел найти только один достойный пиджак, но он был из шерсти. Ткань прекрасная, но слишком теплая. Стоил он 650 евро. Был бы он подешевле — я бы его взял. Про запас, на всякий случай. Но мне все-таки нужен был легкий, летний пиджак, и я, махнув рукой, ушел из этого магазина тоже.

Вечером решил поднять себе настроение. У портье в гостинице заказал билеты в «Лидо». Если кто не был, объясню.

«Мулен Руж» (то есть «красная мельница») — это знаменитое кабаре, в котором столики вокруг сцены расположены амфитеатром, а на сцене вы­ступают лучшие артисты. То есть ресторан и цирк в одном флаконе. Несколько лет тому назад я был в «Мулен Руж», и мне там понравилось. Цирк, балет, иллюзионисты, опера, варьете, силовые упражнения, спектакль — все это прекрасно орга­нически сочеталось. А когда в очередной раз рас­крылась сцена, пол которой был стеклянным, то это произвело особое впечатление. Под стеклом располагался настоящий бассейн, в котором пла­вали удавы. Внизу, в воде клубками сворачивают­ся и извиваются огромные змеи, а над ними пля­шут фантастически одетые женщины и мужчины. Надо отдать должное организаторам шоу: ощуще­ние от этого зрелища было великолепным.

Портье вызвал такси и вручил мне билет. «Лидо» — это то же самое, что и «Мулен Руж», только находится на Елисейских Полях, то есть на улице, которая упирается в Триумфальную арку. За десять евро таксист домчал меня к всемирно известному аттракциону-ресторану. Есть мне не хотелось, поэтому я ограничился только шампан­ским. Кстати, там оно также называется «Лидо», и вкус у него отменный. «Лучше бы его заменили хорошим вином, — подумал я. — Мужикам шам­панское пить вредно, как и пиво. Но по вкусу оно неплохое. Посмотрим, каким окажется шоу». И вот на сцену выходят дамы в нарядах из страу­синых перьев. Одно шоу сменяется другим, а ра­дости нет. То ли у меня настроение было такое, то ли режиссер откровенно подхалтурил, но празд­ника на сцене создать не смогли. Местами — доб­росовестная работа, местами — профессионализм, иногда — неожиданные находки. Нету праздника. Это — как «заниматься любовью». А на самом деле секс есть, а любви нет. Тело трепыхается, со­знание через глаза таращится на все вокруг, а душа не радуется. «Хорошо, хоть не плачет», — думал я, отпивая шампанское. Искусство умерло, а шоу осталось. И никто, похоже, этого не пони­мает. Еще бы, такое великолепие, такие вышко­ленные официанты встречают на входе. Одно сло­во — гламур. А внутри — пустенько. Искусство направлено на радость души, а шоу-бизнес — на радость тела, на то он и бизнес.

Я допиваю бокал с шампанским. Шоу закончи­лось. Я смотрю на лица выходящих из зала людей и на них тоже не вижу праздника. Завтра еще один день я проведу в Париже. А потом мне пред­стоит проехать около 1100 км до Барселоны, там можно будет остановиться на ночь.

А назавтра — опять ослепительный Париж. Не­большие кафе, в которых в основном пьют кофе с круассанами. Великолепная набережная, про­гулки по которой вызывают у меня наслаждение. Великолепная архитектура Парижа поддержива­ется деревьями и парками. После Москвы, где безумная страсть к деньгам истребила значитель­ную часть зелени, Париж выглядит очень уютно. В Москве гулять негде. В Питере можно гулять возле Невы и каналов. В Париже можно гулять везде. Я вспоминаю об этом через день, собирая свои вещи в гостинице. Мне нужно спуститься вниз к портье и спросить, каким образом двигать­ся в направлении Барселоны. Я не догадался ку­пить карту Франции, но, думаю, по трассе дви­гаться на юг будет несложно. Мне главное — выбраться из Парижа, потому что здесь можно увязнуть еще на час-полтора, а мне нужно до­браться до места до наступления темноты, по­скольку я жаворонок, да еще и со слабеющим зре­нием — вечером машину вожу плохо. Вернее, ис­пытываю дискомфорт и излишне напрягаюсь.

Кстати, пиджачок я все-таки в Париже купил. На следующий день после «Лидо» гулял по набе­режной Сены, а потом повернул к Лувру, чтобы пешком добраться до гостиницы. За Лувром по­вернул налево и обнаружил галерею с небольши­ми магазинами. В одной из витрин я увидел мане­кены с пиджаками, зашел внутрь, а там меня встретил продавец-араб, который немного говорил по-русски. Или, если быть точным, француз араб­ского происхождения. Он сказал, что здесь прода­ют пиджаки самого высокого качества, но в 4-5 раз дешевле, чем в других магазинах. Мне приглянулся отличный пиджак хорошего покроя ценой 130 евро. И ткань, и фасон, и цена — все меня устраивало. Я потратил там всего десять ми­нут, и мы расстались, довольные друг другом.

«Странная тенденция», — думаю я. Раньше, когда я бывал в магазинах Германии и Франции, из десяти вещей, которые я видел, восемь-девять были добротными и функциональными, а одна — больше для виду и рекламы. Пять лет назад в ма­газинах Берлина или Франкфурта реально мне хотелось купить только половину тех вещей, кото­рые я видел. Сейчас — 10-15%. То есть вещи ста­ли неудобными, нефункциональными. По форме все прекрасно. Надеваешь — не нравится. Вывес­ка осталась — ресторан ушел. Все деньги вклады­ваются в форму, в разнообразие. Форма есть, функции нет. Похожие процессы происходят и в одежде, и в искусстве, и в еде. Сосиски, в кото­рых нет мяса. Колбасы, начиненные вкусовыми добавками, ароматизаторами, красителями, напол­нителями. Упаковка, цвет, форма становятся при этом все лучше. Поклонение деньгам незаметно истребляет еду вместе с нашим телом, нашими чувствами, нашим восприятием мира. Пластмассо­вая еда, пластмассовые женщины, пластмассовое счастье. Неужели в этом заключаются блага циви­лизации?

С.Н. Лазарев. «Человек будущего. Воспитание родителей». Часть 3