Божий промысел

У Бога одна забота – миловать и миловать… И на Страшном суде он будет искать за что человека оправдать, а не в чем его осудить...

Святитель Феофан Затворник.

*****

История из реальной жизни.

Виктория с мужем 10 лет мечтали о ребенке. У них родился сын, Гена. Еще в роддоме у него диагностировали синдром Дауна.

Матери трудно было это принять, за поддержкой она пришла в храм.

Но услышала от священника: «Это вам по грехам…»

Что было с ними дальше, рассказала Елена Кучеренко, многодетная мама, которая сама растит дочь с синдромом Дауна: 

«Случайность, — говорят люди нецерковные, да и церковные порой тоже,— Совпадение».

Но я в случайности не верю. Я верю в Промысл Божий о каждом человеке.

И как же замирает душа, когда удается хоть краем глаза взглянуть на действие этого Божественного Промысла.

Увидеть, как Господь, взяв человека за руку, бережно ведет его ко спасению. И учит его самому главному — вере и любви. Потому что Сам его любит.

Есть у меня приятельница, Виктория. Познакомились мы в интернете. У нас обеих дети с синдромом Дауна. Только у нее чуть постарше.

И мы «пересеклись» в одной тематической группе. Потом выяснилось, что Вика человек верующий. Это еще больше нас сблизило.

Рассказала мне Виктория, как вначале обиделась на Бога. Ждала здорового малыша, а родился с диагнозом.

Ей врачи в роддоме сказали: «Дауненок у вас. Отказываться будете?»...

Отказаться они с мужем не смогли. Но выла она ночами в подушку и кричала Богу: «За что?»

Может, и было за что. Было у Вики «в анамнезе» типичное доцерковное прошлое. Но все эти грехи и ошибки молодости давно были оплаканы и остались в той, другой жизни.

Да и Бог, как мы — люди, не рассуждает: «Грешил когда-то? На — получи! И вот еще тебе вдогонку!»

К тому моменту, больше 10 лет была Виктория замужем. В храм с мужем ходили, посты соблюдали, исповедовались-причащались. Любили церковную жизнь. А главное — Бога. И верили, что и Он их любит.

Детей все эти годы у них с супругом не было, но они не унывали. Знали, что Господь услышит их молитвы. Он и услышал…

А когда Вика услышала о диагнозе сына, то больше всего ей захотелось умереть. Или чтобы сын ее умер. Все лучше, чем мучиться.

Торговаться с Господом пыталась: «Ты вылечи его! А я… Да я Тебе — что угодно!» И копалась у себя в душе, искала, что исправить.

Но чаще думала тогда Вика, что Бог, Которого она так любила, просто взял и предал ее.

 — Как Ты мог? — рыдала она.

И не знала, как теперь ей молиться и в храм идти. А главное — зачем...

А еще обиделась она на священника, отца Антония. Когда все же пришла на подворье со своим Генкой, так сына назвали. Через боль пошла.

Отец Антоний был настоятелем в храме, куда они с мужем ходили. Назначили его туда месяца за три до рождения Генки. А предыдущий — по возрасту ушел на покой.

Близко они не общались — здоровались только. Исповедь ее молча раза три выслушал. Вот и все…

Но за это время успела Вика заметить, что любил отец Антоний порядок. Фанатично.

Даже сдвинутые со своих привычных мест церковная лавочка или подсвечник могли поколебать его душевное равновесие.

Тогда он тщательно и скрупулезно объяснял храмовым тетушкам о важности порядка в жизни христианина.

На службах у него тоже царили порядок и благоговение. А не как при прошлом настоятеле — «разброд и шатание».

Каждый знал теперь свое место, послушание и последовательность действий.

Отец Антоний и проповеди больше всего любил говорить о правилах и порядке семейного устроительства.

Как целомудренно жить, как жениться-замуж выходить.

Как постные дни соблюдать, как правило и Писание читать (он очень любил это слово — «правило») и какова в семье иерархия.

«— И тогда все у нас, братья и сестры, будет хорошо, — резюмировал он. — И чада у нас будут хорошие — послушные и здоровые! Аминь!»

Было у батюшки с матушкой двое детей. Хотели еще. Виктория сама слышала, как говорил он: «Духовенству ПОЛОЖЕНО многочадие».

Матушка его, Елена, кстати, была тогда беременна. Так что можно считать, что положенного многочадия отец Антоний уже достиг.

Вот таким был этот новый настоятель. К нему и подошла Виктория со своей бедой. Чтобы правильно рассудил.

— Мне, Лена, жить тогда не хотелось, — рассказывала она мне, — Подошла я к отцу Антонию. Сама не знаю, чего ждала. Чтобы обняли меня, пожалели… Поплакали со мной… Не знаю… На краю бездны стояла, за соломинку хваталась.

Выслушал батюшка Вику. Что так хотела она детей, молилась, просила Бога, верила, ждала. А Генка родился с синдромом Дауна.

Священник посмотрел на нее озадаченно. И с опаской — в коляску. Как будто выпрыгнет сейчас из нее тот, кто нарушит его порядок.

— За что... Грешим, Бога не слушаем, а потом — за что? По грехам все... Что уж теперь, — сказал он с расстановкой.

— Да как же, батюшка, — задохнулась она.

— А вот так. Во всем есть причинно-следственные связи. Законы. Думайте, за что наказал вас Господь, кайтесь. Просто так ничего не бывает…

И пошел по своим делам.

Осталась она стоять посреди церковного подворья, и слезы текли по лицу. Думала, что во всем она была виновата: и в жизни своей, которая, наверное, хуже, чем у других. Поэтому и покарал ее Господь.

Из-за нее сын с инвалидностью родился и страдать теперь будет. Муж будет страдать тоже из-за нее.

И нет ей ни прощения, ни оправдания. Ни жалости, ни сочувствия она не достойна…

Постояла Виктория, подумала все это и побежала с церковного подворья, как ошпаренная, со своей коляской.

Куда — сама не знала. Только подальше отсюда.

Потому что не любит, оказывается, ее Бог. А только и ждал, чтобы за все ее ошибки глупые, хоть и оплаканные, по самому больному ударить…

Так и убежала бы, наверное. И не вернулась бы никогда. Но навстречу ей шла тетя Поля, так ее все звали. Прихожанка. Полина Матвеевна.

— А ну-ка постой, — схватила она Вику за руку, — Посмотри на меня… Что с тобой? На тебе же лица нет.

— Да пустите вы, — вырывалась Вика, — Больной ребенок у меня! Даун! Что смотрите? Тоже думаете — по грехам?

Тетя Поля и правда странно на нее смотрела. Потом обняла, прижала к себе.

Вика сначала вырывалась, потом повисла у нее на шее и рыдала уже в голос. А та гладила ее по голове, как маленькую.

— Все, тихо-тихо, — шептала Полина Матвеевна,— Малыш вон проснулся. Пойдем-ка на лавочку.

Кто у тебя? Мальчик? Дай, коляску повезу, порадуюсь.

У меня же внуков нет. Сын женился, живут с женой для себя. Детей не хотят… Дочка не замужем. В Москве работает… Я уже сколько лет для себя живу.. Одна… Тяжело…

Долго они сидели, говорили. Вика — о себе, о муже, о Генке, о том, что сказал ей отец Антоний. О грехах, о наказании.

— Что ты, милая, какое наказание! Человек же, ребеночек… Батюшка наш молодой просто. Он как лучше хочет…

Господь милует больше. Он созидает, а не разрушает.

Неужели дал Он Генке твоему жизнь только для того, чтобы наказанием он стал?

Дети — это дар Божий. А Он все делает по любви. И ради любви. Вот послушай…

И тетя Поля рассказала Вике о своем детстве.

О том, что папа ее, Матвей Сергеевич, был когда-то главой областной автоинспекции.

Есть у нее сестра, Марина. В деревне живет. Фермерствуют с мужем.

И брат был младший, Алеша. Пятьдесят ему было, когда умер.

Помнит Полина Матвеевна, что сначала все у них было хорошо. Часто бывали гости, и стол ломился от угощений. Папу все уважали и искали его расположения. И всегда говорили:

— Правильный ты мужик, Матвей. И все у тебя правильно. Жена — умница, дочки — красавицы. Сыночка бы еще.

Матвей с гордостью смотрел на жену и дочек.

— Будет и сынок!..

Помнит тетя Поля маму свою с огромным животом. И как папа клал на этот живот руку и говорил ей:

— Смотри, Ксюха! Не подведи! Чтобы пацана мне родила.

Ночью у мамы начались роды и отец увез ее в больницу. А утром стало все плохо. Папа вернулся и напился. И стал пить каждый день. Маму с Алешкой из роддома привез кто-то другой.

Помнит Полина Матвеевна, как мама бегала по квартире с мокрыми пеленками и бутылочками. У нее так и не пришло молоко. Братик родился слабым, у него не было сил сосать, днем и ночью кричал от голода.

— Заткни его, убью! — рычал пьяный отец.

Полинка с Маринкой не понимали, почему папа, который так ждал сына, его не любил.

— Да замолчишь ты, урод!— схватил он его как-то и чуть не швырнул об пол.

Еле сдержался.

— Не смей! — кинулась к нему мама и, закрывшись в комнате, долго рыдала, обнимая Алешку…

— Ну и люби своего дауна! — пьяно бормотал отец.

А потом, обхватив голову руками, тоже рыдал.

— Да, у младшего брата был синдром Дауна, — говорила тетя Поля Вике. — Он последние годы у сестры жил. Папу с мамой наших стареньких досмотрел, и Марина его к себе забрала.

— Досмотрел?..— удивилась Вика. — Он же сам больной был…

— Ох, деточка… Это по нашим человеческим меркам — больной…

Отец мой тоже долго не мог смириться… Начальник, к нему люди на поклон ходили. От него судьбы зависели. Хозяин.

И сын, который, как казалось отцу, разрушил его судьбу. А жизнь-то потом как сложилась…

Помнит, как заболел Алешка. Месяцев шесть ему было. Перепуганная мама вызвала скорую.

— Он у вас даун? — с брезгливостью спросила врач.

— Не ваше дело! — рявкнул папа. — Что с ним?

— Похоже на воспаление легких. Нужно в больницу.

— Он выживет?

— Откуда я знаю. Может, выживет. А может, и нет. Такие редко выживают.

И тут папа взял Алешку на руки. Впервые за долгое время. Смотрел на него, и теплел взгляд. Жалел, наверное.

— Мужчина, в больницу-то едем или как? — раздался раздраженный голос врача.

— А? Да…

— Ну так отдавайте, жена вон оделась давно.

…Алешка не умер. Через месяц они с мамой вернулись домой.

В полтора года он пополз. В два с половиной пошел. Неуверенно, шатаясь, падая, но пошел.

— Надо же, — удивлялся Матвей. — Что там врачиха из поликлиники говорила? «Ходить не будет!»…

Разное было. Помнит тетя Поля, как брат сказал свое первое слово.

Отца тогда только выписали из больницы, у него был сердечный приступ. И он лежал дома на диване.

Алешка подошел, положил ему голову на грудь и сказал: «Папа». Было ему три года.

— Прости меня, сынок, — прошептал Матвей.

— Ох, сколько еще могу рассказать, — вспоминала Полина Матвеевна, — Но главное — папа менялся. Он жестким был всегда. Мы его боялись, как и все.

А тут мягче стал. С нами стал больше времени проводить, с мамой. К людям стал добрее.

У нас во дворе мужики всегда в козла играли. Простые работяги. Раньше папа с ними даже не здоровался. А тут вечерами к ним подсаживался. И Алешку брал…

…Шли годы. Полина с Мариной выросли, замуж вышли. Вырос и Алешка.

Матвей ушел на пенсию, и они с Ксенией купили дом в деревне и переехали туда. Завели хозяйство.

Алеша многое умел делать — в огороде трудился, за курами ухаживал, с ульями управлялся. Еду приготовить мог, прибраться.

— Что б мы без него делали, — говорила мать.

А потом заболела Ксения. Случился у нее инсульт, слегла она и больше не вставала.

Дочери приезжали, помогали — когда могли. У самих же семьи. Вся нагрузка легла на Матвея с Алешкой.

— Как Леша за мамой ухаживал, ты бы видела, — рассказывала Полина Матвеевна Вике,— Как за ребенком. Бережно, терпеливо. С ложки кормил, капризы ее все безропотно терпел. Она же из-за болезни вредной стала. А еще стал отцу по хозяйству помогать.

«Если бы не Алешка, я бы не справился», — говорил папа.

Умерла Ксения… И как же плакал на могиле сын, убивался. Долго еще местные жители говорили: «Надо же, дурачок, а сердце-то как рвет».

Вскоре слег и Матвей. Сердце не выдержало. Сначала еще вставал иногда, а потом — все.

И так же, как и мать, досматривал его Алешка. Нежно, с любовью, терпеливо, безропотно. Как нянька.

Соседи забегали, проверяли. К дочерям отец ехать отказался:

— Доживу уж здесь. Вы только брата не бросайте.

Они часто приезжали. В последний раз приехали, когда соседи позвонили и сказали, что Матвею совсем плохо. Успели. Через четыре дня он умер. Похоронили.

Так же, как и над матерью, рыдал над его могилой Алешка. А потом забрала его к себе в деревню Марина. Муж ее против не был. А через два года ушел Алеша вслед за родителями.

— Очень нам всем его не хватает, — говорила Полина Матвеевна Вике, — Теплый он был, радостный, кроткий. И видишь, как Господь все устроил. Все мучился поначалу отец, зачем ему особый сын. А он им с матерью главной опорой в старости стал. Не мы с сестрой — здоровые. А он — «больной».

Схватилась Виктория за соломинку на краю своей бездны и удержалась. Никуда она из храма не ушла. Благодаря Полине Матвеевне, которая и стала Генкиной крестной. А крестным — Петя, храмовый сторож.

Крестил отец Антоний. Делал это отстраненно и немного растерянно. Как будто не понимал, зачем в его раз и навсегда заведенный приходской порядок, где все правильно и все правильные — и дети, и взрослые — внедрилось что-то «не такое».

Вика старалась этого не замечать. Старалась побороть в себе обиду.

Тем более, другие прихожане, узнав о том, что у них в храме появился солнечный малыш, окружили семью теплом и любовью.

Исповедь ее и мужа отец Антоний так же молча выслушивал. И в конце каждый раз спрашивал:

— Это все? Больше ничего не хотите сказать?

Как будто хотел услышать какой-то страшный грех, за который Господь их и покарал. Может, и не ждал, но Вике так казалось.

А вскоре у отца Антония с матушкой родился их третий ребенок. Сын. Назвали Иваном.

И так же, как и Генке, радовались ему прихожане. Они любили детей. В общем, жизнь текла своим чередом…

…Прошли месяцы, потом год. Подрос Генка. Был он спокойным, дружелюбным.

«Ходил» по рукам храмовых бабушек и радостно улыбался им во весь свой беззубый рот. Он обожал следить за свечками и со знанием дела прикладывался к иконам, чем приводил старушек в неописуемый восторг.

А вот батюшкин Ваня был другой. Когда вылез он из пеленок, стало видно, что он совсем не улыбается. И на руки к другим не идет.

Матушка и рада бы дать кому-то хоть ненадолго подержать, устала, но мальчик сразу начинал кричать. Плакал он много и громко. И, как казалось — без повода.

Все службы измученная матушка проводила с ним на улице. Иногда и ко Причастию его поднести было проблемой.

— Помню растерянные глаза отца Антония, — рассказывала мне Вика, — Он же всегда говорил на проповедях, что по тому, как ведет себя ребенок в храме, можно понять, как живет семья.

Спокойный, перед Чашей ротик открывает, значит в семье — тишь да гладь да Божья благодать. И порядок во всем.

Кричит, «беснуется» — тут все понятно.

Старшие-то его свечечками стояли. А Ванюшка… Так себя никто из детей в храме больше не вел. И у батюшки прямо слезы…

У Вики сначала мысли были: «Генка мне по грехам, говоришь? А у самого-то». Но она прогнала их от себя. Ту боль свою вспомнила.

Матушка Елена ходила с сыном по врачам. Вика знает, что отец Антоний был против. Он пытался убедить себя, что «бывает, перерастет, нечего из здорового ребенка инвалида делать».

Ребенок с инвалидностью и правда в его правильную жизнь никак не вписывался. Не сходились причинно-следственные связи.

Врачи заподозрили у мальчика аутизм. Еще через год этот диагноз был официально подтвержден в Москве, куда они приехали на очередное обследование.

Но главное в этой истории все же другое. Главное, что отец Антоний однажды после службы догнал Вику на подворье.

— Виктория! Подождите, пожалуйста, — нерешительно сказал он, — Я хотел… Простите меня.

И они оба все поняли.

Вика подружилась с матушкой Еленой. Они с Полиной Матвеевной стараются ей помочь с детьми.

Генка-то особых хлопот не доставляет. Вика любит его без памяти и сама не верит, что жить когда-то из-за него не хотела.

Интересно, что из посторонних детей Ваня лучше всего находит контакт именно с Геной.

Матушка рассказывала, что отец Антоний первый год-два после постановки диагноза очень тяжело это переживал. Так же, как и Вика когда-то, спрашивал себя: «За что?»

И очень боялся, что скажут прихожане. Как это так? Ты священник, а у тебя больной ребенок.

Рушился на глазах его порядок. Порядок, в котором всегда так просто было ему жить. Делай то-то, и «…тогда, братья и сестры, все у нас будет хорошо».

А оказалось, что христианство, вера наша — это не для того, чтобы было хорошо. И не для того, чтобы было плохо.

Это чтобы Христа встретить, принять Его в свое сердце и свою жизнь и полюбить.

И не просто Его, Который где-то Там. А вот же Он — в Вике с ее болью, в Генке с синдромом Дауна, в Ваньке с аутизмом, в бездомном, в Полине Матвеевне, да в ком угодно.

И именно такой любви ждет от нас Господь.

— Вика, а ты заметила, каким прекрасным, глубоким священником становится отец Антоний? — спросила недавно Вику Полина Матвеевна. — Священники ведь тоже «растут».

— Да, заметила...

Вика говорит, что отец Антоний правда очень изменился за эти годы. Как будто понял что-то такое, чего раньше не знал.

Он так же любит порядок, но уже не раздражает его сдвинутый с места подсвечник. И никому он за него не высказывает. Сам поправляет, если надо.

— Здорово, Геннадий, как дела? — приветствует он Генку при встрече. — Я рад тебя видеть. Заходи с мамой-папой в трапезную. У нас там сегодня пироги.

Он и правда рад. Смотрит тепло, а не как раньше — с опаской.

И с амвона говорит не о порядке семейного устроительства, не о том, как правильно поститься, и не о причинно-следственных связях, которые, как оказалось, в духовной жизни совсем не линейные. Не о грехах и наказании. А больше о любви.

— Легко жить тем, кто принял волю Божию! — часто говорит он в своих проповедях, — Даже если нам эта воля кажется странной, неправильной.

У людей один порядок, у Бога — совсем другой. Но Господь все делает по любви. Этой Любви Он учит нас. Аминь!

 рассказала Елена Кучеренко

18 марта, 2021

www.pravmir.ru