Чтобы Божественное не покидало душу

Вечная любовь за пределами времени и про­странства. Если наши мысли, чувства и поведение исходят из нее, мы чувствуем себя едиными и с теми, кто в самом низу, и с теми, кто в человече­ском понятии, на самом верху. Находясь на самом дне человеческого счастья, мы испытываем две противоположные эмоции. Озабоченность по по­воду нашего бедственного положения и радость от того, что при максимально униженном человече­ском мы имеем гораздо большую возможность приблизиться к Божественному, и бескорыстной любви легче поселиться в нашем сердце. Когда мы имеем максимум человеческих богатств, не только материальных, но и духовных, мы испытываем человеческую радость и ощущение счастья и од­новременно озабочены тем, что нахлынувшее счастье может перегородить нам дорогу к Божест­венному. И если часть человеческого счастья мы в этот момент с радостью отдаем другому, тому, кто действительно в этом нуждается, мы переста­ем быть пленниками своего счастья. И Божествен­ное не покидает нашу душу. Так что одним из главных условий очищения кармы является пра­вильное воспитание нашей души в любви к Боже­ственному. Любой другой мотив, лежащий в основе наших поступков, уже агрес­сивен.

Я помню, как я достаточно долго «вел» одного пациента. Он делал все то, что я ему говорил. Му­жественно проходил испытания, которые ему да­вались, много молился. На какое-то время насту­пало улучшение, а потом он «заваливался». Я про­крутил сотни гипотез и полтора года бился над этой проблемой. Ничего не помогало. Я бы эту проблему решал и 15 и 150 лет. За всю жизнь у меня не было ни одного вопроса, который бы я оставил, признавая свое бессилие. Но одно дело упорство, а другое дело ускорение решения проб­лем. Я потом понял, что, если проблема не реша­ется на одном уровне, значит, она решается на другом — более глубинном и масштабном. Просто нужно не останавливаться, а идти дальше. И ре­шение пришло неожиданно и изящно. Я решил посмотреть, какие у него цели и какой смысл жиз­ни в подсознании. Оказалось — деньги и благопо­лучная судьба. Мне все стало ясно.

—  Ты молишься, снимаешь зацепки, прохо­дишь испытания, — сказал я ему, — но предыду­щие годы ты постоянно концентрировался и меч­тал об известности и благополучии, о том, что ты будешь выше других по уровню способности и та­ланта. И в мыслях ты обращаешься к Богу и мо­лишься, думая о любви, а внутри ты продолжаешь молиться на человеческое и делать его главной це­лью. Сумеешь воспитать свою душу, свои глубин­ные эмоции в том, что ты живешь ради своего Бо­жественного «я», тогда для тебя не будет опасным человеческое счастье. И, когда у тебя будут боль­шие удачи, ты не будешь презирать и высокомер­но относиться к другим, к тем, кто ниже тебя. И, если у тебя будут провалы и неудачи, ты не бу­дешь завидовать другим и презирать себя. И тогда в любви человеческой тебе не надо будет защища­ться. И ты сможешь быть открытым и искренним, как ребенок. В настоящей любви понятие «верх» и «низ» отсутствуют, там нет побед и нет поражений, и любящие друг друга люди становятся помощни­ками друг другу в обретении Божественной люб­ви. Тогда и потери и приобретения становятся только средством для обретения Божественного в душе. И любой наш поступок усиливает и закреп­ляет первичный импульс. И неправильные ценно­стные ориентации могут значительно ухудшить последствия нашего поведения и наоборот. Пра­вильные цели рождают правильное поведение.

Приведу несколько примеров.

Месяц назад, зимним вечером я ехал по Васи­льевскому острову.

Передо мной оказался «джип» одной из пре­стижных моделей. Ехал он довольно медленно. Я решил обогнать его, но для этого нужно было проехать по трамвайным путям. В Питере трам­вайные дороги в ужасном состоянии. Между рель­сами ямы бывают по 30-40 см глубиной. Но здесь вроде бы участок был приличный. Я поддал газу и попытался обогнать «джип». Но моя машина ока­залась маломощной, и я остался позади. «Ну нет, так нет», — подумал я, продолжая ехать метрах в 30 за «джипом», который начал уходить вправо, прижимаясь к тротуару. «Наверное, хочет меня пропустить», — подумал я и пошел на обгон. И вдруг, совершенно неожиданно, когда я почти поравнялся с ним, «джип» начал уходить влево, перекрывая мне дорогу. Мне ничего не оставалось делать, как уйти левее на трамвайные пути. А вот здесь участок был неудачным.

Моя машина с размаху ударилась о выбоину и со скрипом и скрежетом поехала дальше. Я поду­мал, что колеса останутся на трамвайных путях. Но машина преодолела участок метров в 50, и я выехал на нормальную дорогу. «Джип» опять пое­хал медленнее, и я ушел вперед. Я ехал по набе­режной Невы, потом по Дворцовому мосту и пы­тался понять, что же произошло?

Потом прочитал мысли и эмоции водителя «джипа» и мне стало все понятно. У него шло трехкратное пожелание смерти мне из-за кумирства и способностей. Мне стало интересно, в чем смысл его жизни? Шло многократное пожелание смерти людям из-за кумирства и способностей.

Говоря простым языком: «Я должен быть воле­вым, способным, умным и я должен быть выше всех. И я готов убить любого, кто мне в этом по­мешает». Он просто решил проучить меня, поиз­деваться надо мной за мою попытку обогнать его. Я решил посмотреть его состояние до этой ситуа­ции и после. Гордыню я определяю по четырем параметрам: первый — деньги; второй — благополучная судьба; третий — способности и интеллект; четвертый — принципы и идеалы.

По судьбе, способностям и идеалам зацепленность у него была в 2 раза выше опасного уровня. В поле маячила возможная смерть. После ситуа­ции зацепленность у него стала не в два, а в 6,7 раза выше смертельной. И в поле была уже не только его смерть, но смерть детей и внуков. За 5 минут человек развалил себе, своим детям и сво­им внукам — и здоровье и судьбу.

Мое поле работает, как катализатор, наверное, это ускорило его негативные процессы. Но суть остается сутью. Я неожиданно понял, почему японцы являются самой долгоживущей нацией на Земле. Они не хамят и не унижают друг друга.

Мы все хотим продлить себе жизнь, сидим на диетах, пьем талую воду, не зная, что есть гораздо более сильнодействующее средство — просто быть вежливым, не оскорблять и не унижать другого для того, чтобы почувствовать себя выше, чем он. 20-30 лет жизни это точно добавляет. Я уж не го­ворю о здоровье и жизни наших детей и внуков.

Приведу другой пример.

В январе я возвращался домой из Крыма. Захо­телось покушать, и в это время поезд остановился на станции Орел. «Рискну третий раз», — подумал я. Когда я ехал в Ялту, мне захотелось пирожков с капустой. Кажется, в Курске влетела бойкая ста­рушка, торгующая пирожками. Когда я спросил: «Есть ли с капустой?», она тут же два пирожка по­ложила мне на стол, попыталась продать еще пять, а потом исчезла. Капусты в пирожках не оказалось. Кажется, там была картошка, но из-за малого ко­личества начинки определить, что она туда поло­жила, я не смог. В Ялте у лоточницы возле базара продавались пирожки с капустой. В поезде я по­пытался их съесть. Капуста там была, но ровно столько, чтоб определить, что начинка именно из капусты. В Орле я выглянул из вагона, но на пер­роне увидел только одну женщину, торгующую кефиром. А так хотелось пирожков. Но, видно, не судьба. А сожалеть о прошлом, как мы уже знаем, нельзя.

—  Сколько стоит пакет кефира? — спросил я женщину.

—  15 рублей.

Все еще думая о пирожках, я отдал ей деньги, взял пакет с кефиром и пошел в купе. Только я поставил пакет на стол, как услышал крик на пер­роне:

—  Скорее позовите молодого человека, кото­рый у меня кефир покупал. А то поезд сейчас уйдет.

Я подумал, что по рассеянности я ей недодал деньги. Хватаю те деньги, которые у меня оста­лись, и бегу к выходу.

На перроне стоит продавщица кефира и рядом с ней еще какая-то женщина.

—  Вы мне дали не 15 рублей, а 20, — говорит она, — мне чужого не надо, забери пятерку назад.

Я, еще плохо соображая, протягиваю руку и за­бираю 5 рублей.

—  Скажи мне спасибо, — требовательно гово­рит она.

—  Большое спасибо, — говорю я.

—  Эй, милый, — оживляется женщина рядом с ней. — Купи пирожки, три штуки как раз на пятерку.

Я покупаю пирожки, благодарю и возвращаюсь опять в купе. Поезд плавно трогается. «В первый раз в пирожках практически не было картош­ки, — думаю я. — Во второй — капусты. Посмотрим, какие будут третьи». В этих не оказалось теста. Это были картофельные пирожки да еще с хоро­шей капустной начинкой внутри. Нежнейшие на вкус, они просто таяли во рту. Я сидел и улыбал­ся: «На судьбу не роптал, проверку прошел, зна­чит, желаемое можно получить».

Я сидел и думал, что в каждой микроситуации отражается вся наша жизнь. Мы привыкли гово­рить, что Вселенная голографична, т. е. каждый участок пространства содержит в себе информа­цию всей Вселенной. Но Вселенная голографична не только в пространстве, но и во времени. И в каждом небольшом событии на тонком плане за­ключена история всей Вселенной. И сейчас, когда пациенты спрашивают у меня: «Как же мне рабо­тать, чтобы измениться, я же не могу вспомнить всех мелких событий?» Я отвечаю:

—  Возьмите 2-3 главные ситуации в жизни и пройдите их сотни раз так, чтобы человеческое постепенно исчезло, а осталось Божественное. Иногда несколько мгновений в нашей жизни мо­гут дать нам больше, чем многие годы тяжелой работы.

Мне стало интересно, изменилось ли поле той женщины, которая отказалась от денег? Рассеян­но глядя в окно, я механически беру информацию на тот момент, когда я ее увидел.

Кишечник не в порядке — это программа само­уничтожения, обиды на себя, на судьбу. Там мо­жет быть серьезное заболевание. Тем более, под­сознательная агрессия к себе у нее 300 единиц. Проблемы могут быть с сердцем. Много обид на мужчин, на себя, на судьбу. Много сожалений о прошлом. Это может дать ей гипертонию. Левая почка не в порядке — это презрение к мужчинам в плане идеалов. Смотрим по четырем параметрам гордыни: по деньгам — чисто, по благополучной судьбе — в три раза выше опасного уровня, по способностям — нормально, по идеалам — в 2 ра­за выше опасного уровня.

Это было у нее полчаса назад. Интересно, что сейчас? Подсознательная агрессия — 300 единиц, кишечник — чисто, сердце — чисто, только видно слабое пятнышко обид на себя. Левая почка — со­вершенно чисто.

Смотрю по четырем параметрам.

Зацепка за деньги — так же чисто, как и было, за благополучную судьбу — 0, полная компенса­ция. Смотрим, что у нас будет по идеалам. Вместо двухсот процентов, т. е. в два раза выше опасного уровня, осталось 20-30 % — это в пределах нормы.

Я задумчиво смотрю в окно. У меня на приеме за несколько часов пациенты часто достигают ме­ньшего, чем эта женщина за 5 минут. Любой по­ступок на физическом и тонком плане происходит несколько десятков и сотен раз, если не тысяч. И, если учесть, что Вселенная голографична во времени, любой поступок на тонком плане сказы­вается на всех наших потомках и на всей Вселен­ной. И, если быть точнее, даже не поступок, а то, что лежит в его основе, т. е. из чего он исходит.

Я вспоминаю, как недавно я был в Берлине. Человек пришел ко мне за советом. У жены и де­тей были определенные проблемы, а у него поле было прекрасное. «Неужели такой чистый род, — подумал я. — Такое сейчас редко бывает». Попро­сил его назвать имена родственников и был удив­лен: у всех его родственников поле было, мягко говоря, очень плохим.

—  Поразительно, — сказал я, — но Вы закры­ли в себе негативную карму рода.

Я беру ручку и начинаю рисовать информаци­онные поля.

—  В 1987 году у Вас пошли большие внутрен­ние изменения и последующие 4 года, до 1991-го, Вы прошли правильно все испытания.

Он смотрит на меня и улыбается:

—  В 1987 году я сказал себе: «Я больше никог­да не буду жестко или категорично говорить о ком-то или осуждать кого-то». А потом было мно­го тяжелых ситуаций. Я как-то мягко их все про­ходил.

Я вспоминал этот разговор, стоя у него на кух­не берлинской квартиры после приема пациентов. На кухне был полумрак. Я смотрел сквозь боль­шое квадратное окно на затухающие, заснежен­ные огни вечернего Берлина. Мой приятель в это время возился у плиты.

—  Людям помог восстановить здоровье, теперь нужно позаботиться о себе. Предлагаю по бокалу сухого красного вина.

—  Прекрасная мысль, — поддержал я его. Мы разлили вино в бокалы и выпили. Пока он жарил мясо, я стоял у окна с бокалом вина и смотрел на вечерний Берлин.

В памяти всплыл еще один разговор. Он был в Израиле.

Ситуация была следующая. Знакомый начал кашлять кровью. Пришел к врачам, и те обнару­жили достаточно большую раковую опухоль в лег­ких. Операцию назначили через две недели.

—  Что Вы чувствовали? — спрашивал я своего знакомого.

Он задумался и ответил:

—  В первую очередь я перестал бояться и ска­зал врачам: «Если надо резать — режьте». Но они только руками разводили.

—  Я попробовал читать Ваши книги, — откро­венно рассказывал он, — но они у меня не пошли. Не могу читать и все. Тогда жена говорит: «Смот­ри видеокассеты». А кассеты вроде бы ничего, и я дней 5 сидел и постоянно их смотрел, отключив­шись от всего и забыв про все, через несколько дней пришел на операцию. Врачи подготовили к операции, сделали контрольный снимок, потом щупают меня, осматривают и говорят, что опухо­ли нет.

—  Мы ничего не понимаем, — сказали они, — приходи через неделю, еще раз посмотрим.

Пришел через неделю, легкие совершенно чис­тые. Так вот, главное, что со мной произошло по­сле просмотра кассет: я стал гораздо легче смот­реть на все, что со мной произошло и происходит.

Я продолжаю смотреть в окно, стоя с бокалом вина в руках. В этот момент рядом возникает при­ятель.

—  Какой будет тост? — спрашивает он.

Я задумываюсь, пытаясь оформить в мысль ох­ватившее меня чувство. Он внимательно смотрит на меня.

—  Ты все еще там, — он показывает пальцем наверх. — Давай поговорим о земном.

—  А хочешь о возвышенном, пожалуйста. Вы­пьем за то, чтобы доверие к человеку не превра­щалось в веру в него.

Мы выпиваем.

—  Гениально, — говорю я, — то, во что мы ве­рим, непогрешимо. Проверять и контролировать то, во что веришь, нельзя. Мы молились на челове­ка, мы верили в партию, правительство. Они дол­жны были привести нас к коммунизму. Поэтому изначально руководство страны было бесконтроль­ным, можно было убивать миллионы людей, разо­рять страну до полунищеты и не отвечать за по­следствия. Тот, в кого ты веришь, ошибаться не может. Если мы не верим в Бога, то мы начинаем верить в человека, потому что по природе своей мы должны во что-то верить, к чему-то идти. И чем бо­льше мы верим во что-то человеческое, тем больше от него зависим и тем катастрофичнее последствия. Эта вера в человека сидит в наших душах и по сей день. И пока мы хотим в кого-то верить и от ко­го-то зависеть, наше человеческое должно быть по­стоянно унижено. И не появятся законы, позволя­ющие нам сохранить свое достоинство, свое имуще­ство, свое человеческое счастье.

—  У меня есть еще один тост, — говорит мой собеседник, — давай выпьем за то, чтобы мы ни к чему серьезно в этой жизни не относились, чтобы мы все воспринимали с долей юмора.

—  Согласен, — говорю я, — серьезно нужно только к Богу относиться.

У меня в памяти всплыл телефонный разговор с моей знакомой. Она неоднократно ходила на мои выступления и читала все мои книги и, однако, по­стоянно переживала по поводу неудач в бизнесе. Она заболела, ей поставили диагноз «рак», и она, запершись в квартире, смотрела кассеты и читала книги, через некоторое время диагноз сняли.

—    Я сказала врачам, что я человек добродуш­ный, а у добродушного человека рака быть не мо­жет. Врачи только улыбались. Но были очень удивлены, когда действительно диагноз пришлось снять.

—  У Вас не хватало добродушия к себе и к своей судьбе, но сейчас все намного лучше, — сказал я.

Самое главное было потом. Она мне звонила несколько раз в течение полугода. Это был голос совершенно другого человека. Никакого уныния, сожаления, недовольства. Она сумела высвободи­ться из плена человеческих забот и просто поддер­живала в душе ощущение любви и радости.

Я уже летел назад из Берлина в Петербург и вспомнил историю, которая разворачивалась у моей знакомой в Нью-Йорке. Каждый раз, когда я прилетал в Америку, она просила посмотреть поле ее дочери. И каждый раз я видел в поле воз­можную смерть.

—  Я ничего не понимаю, — встревоженно гово­рила мать, — ведь я же постоянно молюсь и рабо­таю над собой.

—  Не знаю, — говорил я, — внутренних изме­нений почему-то не происходит. Девочка слишком серьезно воспринимает все то, что происходит. Она совершенно не может принять неудачу, оби­ду, унижение.

—  Но это же Америка, — осторожно поправля­ет меня мать. — Если она будет ко всему наплева­тельски относиться, она в жизни ничего не до­бьется.

—  К миру можно серьезно относиться снаружи, но нельзя серьезно относиться внутри. Если точка опоры и цель не Божественная наша сущность, а человеческая, то мы от всего человеческого начи­наем зависеть и серьезно его воспринимать. Пусть девочка почаще молится и постоянно повторяет себе, что высшее счастье и смысл жизни — накоп­ление Божественного. А все человеческое здесь служит только средством. Начать нужно с отстра­нения от самого дорогого и близкого. Нужно по­вторять: «Любовь к другому человеку, любое че­ловеческое счастье для меня есть средство для на­копления Божественного».

Я прилетел в Нью-Йорк в очередной раз и, ко­гда начал разговаривать с матерью и посмотрел поле девочки, был приятно удивлен.

—  Поздравляю, — сказал я, — поле у дочери не только очистилось, но начинает понемногу све­титься.

—  Ты знаешь, я недавно спросила ее, как она относится к проблемам и неприятностям в школе?

—  Я совершенно по-другому стала смотреть на них, — ответила дочь. — У меня появилось ощу­щение, что я как бы парю над ними.

В исследовательском центре под Сан-Франци­ско врачи исследовали несколько тысяч случаев спонтанного излечения от рака. Врачи пытались найти закономерности в преодолении этого неду­га. Единственной закономерностью, которую они нашли, были резкие изменения в судьбе заболев­ших. Часто в критической ситуации человек мо­лится, пересматривает свою жизнь, но благотвор­ных изменений не происходит. Потому что внут­ренне он по-прежнему не может отпустить то, что ему дорого, и его внутренняя структура при этом не меняется.

Хочу возвратиться к событиям 1991 года. Если бы мне тогда мой брат-хирург сказал, что, несмот­ря на то, что у меня рак и метастазы, у меня есть процентов пять шансов на выживание, я бы, навер­ное, умер. Я бы каждую минуту ужасался за буду­щее, надеялся бы на него, отчаянно цеплялся за последние проценты, все сильнее бы концентриро­вался на человеческом «я», все меньше оставляя себе шансов на выживание.

—  В твоем распоряжении 8 месяцев, — сказал он тогда. — Шансов на выживание у тебя нет.

Три дня я раз и навсегда прощался со всем, что мне дорого. Потом начал читать Библию. Нашел там слова «Бог» и «любовь» и с этой минуты жить стал только этим. И через месяц врачи дали совер­шенно другой диагноз. Насколько мы можем от­страниться от своего человеческого «я», реально ощущая свое Божественное «я», состоящее из бес­конечной любви, настолько более масштабные благотворные изменения могут произойти в нашем теле и в нашей душе. Но если входить в Божест­венное, нужно оставить за собой все человеческое. Отпустить все, за что мы обычно держимся. Прежде всего, то, что нам ближе и дороже всего. Потом отпустить все обиды.

Я недавно в очередной раз увидел, как нежела­ние расстаться с человеческим «я» перекрывает дорогу Божественному. Оказывается, когда мо­лишься, нельзя ни на что надеяться. Надежда — это уже цель. Она живет в пространстве и во вре­мени. И если мы молимся, надеясь на что-то, мы молимся на человеческое. Если мы молимся, внут­ренне сожалея о прошлом или боясь будущего, то это не молитва, а сотрясание воздуха. Нас даже на порог к Божественному не пустят. Мы обращаем­ся к Богу и к любви просто потому, что это не­сравнимо большее счастье по сравнению с любым человеческим счастьем.

С. Н. Лазарев. «Диагностика кармы. Ступени к божественному». Книга 6