Мы не умрем мучительною жизнью…

Все-таки хорошо иногда побыть одному. Меня всегда тянуло к такой работе, которая позволяет не зависеть от других, сохранять творческое со­стояние. В юности я вел дневники, это тоже помо­гает осмыслению и развитию. В двадцать лет я на­писал свое первое стихотворение (это было четве­ростишие) и посвятил его себе. Тогда я, как все юноши, считал себя гениальным и никак не мог отделаться от этого ощущения. И хотя судьба у меня не складывалась, а наоборот, все развали­лось, я считал, что отмечен печатью гениальности. Посмотрев на себя в зеркало, я написал:

И узок лоб, и зад широк,

И все идет ему не впрок,

И дел не знает, как начать,

Но все ж на лбу видна печать.

Следующее стихотворение было посвящено чувствам и состояло уже из восьми четверости­ший. А потом я написал целую поэму и на этом ре­шил остановиться. Но тяга к творчеству никогда не остывала. Потому что творчество — это на­слаждение. Творчество помогает любить.

Всю жизнь я постоянно что-то напевал себе под нос, внутренняя музыка помогала ощутить полет в душе. Когда я приехал в Ленинград и стал рабо­тать на стройке, я сменил несколько профессий — сварщика, плотника, электрика. Последняя по­нравилась мне больше всего, потому что позволяла иметь свободное время и определенную независи­мость. Конечно, электрик из меня был никакой — почему-то у меня все взрывалось и горело. Спаса­ло только то, что я работал в строительном управ­лении, где начальником был мой дядька. И когда бригадир в очередной раз кричал: «Уберите ком­позитора, я уже больше не могу!» — дядька успо­каивал его, и я оставался работать на стройке. Сколько раз я мог погибнуть, лучше не вспоми­нать.

А потом я решил уйти на вольные хлеба. Уво­лившись со стройки, я пришел в кинотеатр «Ле­нинград». Сказал, что я талантливый художник и могу работать у них оформителем рекламы. Мне дали в подсобники солдатика, который умел пи­сать шрифты. Он научил меня азам оформления. А когда начальство разобралось, в чем дело, и меня собрались выгонять, я стал убеждать их в том, что уже чему-то научился. Меня оставили с испытательным сроком, и я достаточно быстро повысил свой уровень.

А устроился в кинотеатр я потому, что там про­ходил фестиваль иностранных фильмов. В 70-х го­дах в прокате в основном были фильмы советские.

До сих пор помню, какое сильное впечатление произвел на меня французский фильм под назва­нием «Скажите ей, что я ее люблю». В главной роли снялся Жерар Депардье.

Любое талантливое произведение, особенно по­этическое, является пророческим. Наиболее близ­ки к пророчеству поэты. Пророк — это тот, кто видит будущее не одного человека, а целого наро­да или государства. Значит, он выходит на самые масштабные, тонкие слои будущего. Почему имен­но поэты? Сейчас, понятно, поэзия вырождается, стихи высасываются из головы. А раньше, когда душа была живее, стихи описывали чувства. Осо­бенность стихотворения в том, что нужно уло­житься в определенный размер и завершить стро­ку рифмой. Для этого нужно почувствовать кон­цовку фразы, увязать ее с началом. Нужно сжать причину и следствие. Хорошим поэтом может быть только тот, кто сжимает время, а время сжи­мается интенсивностью чувства. А интенсивность чувства определяется количеством любви. Потому человек, который не умеет любить и чувствовать, поэтом быть не может. А истинный поэт чувствует будущее, взаимодействует с ним, предвосхищает его, и это сказывается на его характере и его судь­бе. Но это отдельный разговор.

Французский фильм явился для меня тогда от­кровением. В талантливом произведении время сжато, тенденции усилены. За короткое время фильма можно ощутить и прожить многие десяти­летия. В этом фильме показано, как любовь моло­дого человека превращается в страсть. Эта страсть постепенно переходит в безумную привязанность, а затем становится маниакально-агрессивным состоянием. Сначала главный герой говорит о любви, затем — что хочет жениться на любимой и она должна принадлежать именно ему. Потом ре­шает, что она должна принадлежать ему во что бы то ни стало. А потом начинает убивать других, для того чтобы одеть ее в подвенечное платье. В конце концов он убивает и ее. Этот фильм блес­тяще показывает, как утрата веры и отрешенности приводит к утрате милосердия и жертвенности. Энергия любви, жертвенности, заботы и сострада­ния превращается в энергию наслаждения, по­требления, агрессивности и уничтожения.

Я смотрел этот фильм более тридцати лет тому назад и понимаю, что он действительно был про­роческим. Почему именно во Франции появился такой фильм? Царство разума, провозглашенное еще до Французской революции, неизбежно долж­но было превратиться в царство еды и секса. По­клонение инстинктам превращает любовь в звери­ное чувство, единобожника делает язычником, а язычника превращает в животное. Но судьба не всегда позволяет человеку превратиться в живот­ное. Милосердная смерть часто останавливает раз­рушение души.

Вспоминается еще один поразительный фильм, который так и не вышел впоследствии в прокат. Насколько я помню, он назывался «Итальянский буржуа». В этом фильме потрясающе точно пока­заны кармические связи — причина неотвратимо переходит в следствие.

Фильм начинается спокойно и благостно. Ран­нее утро, озеро, деревья, затянутые туманом. Ры­баки ловят рыбу. Пожилому мужчине везет: он выдергивает приличную щуку в несколько кило­граммов. Мужчина радостно хватает ее, а щука неожиданно изворачивается и кусает его за палец. У мужчины — мгновенная реакция, он привык реагировать быстро и жестко. Схватив камень, он остервенело бьет рыбу по голове и никак не может остановиться. Месть должна быть гораздо боль­ше, чем нанесенная обида. А затем на небольшой и юркой машинке он спешит домой. Кого-то по­дрезает, и сзади раздаются возмущенные гудки. А потом упирается в небольшую вереницу машин. Но он не хочет стоять в этой пробке — он грубо нарушает все правила, норовя обогнать машины, и опять слышит возмущенные гудки. А в ответ только ругается и сыплет оскорблениями. Он чув­ствует себя правым. Подавление других усиливает ощущение собственной состоятельности.

На другой день он вместе со своей женой от­правляется в храм. У него есть единственный го­рячо любимый сын, который в этом году должен поступать в институт. И он, и жена стоят на коле­нях в храме и молятся, просят послать сыну бла­гополучие и исполнение желаний.

Обращение к Богу не проходит даром. Через несколько часов мужчина вместе с сыном идет по площади и видит, как молодежь на мотоциклах пытается ограбить магазин. Раздаются крики и выстрелы. Неожиданно сын дергает отца за руку. Мужчина оборачивается и видит, как оседает его сын, закатывая глаза, а на груди у него расплыва­ется красное пятно. Сын умирает, и отец ничем не может ему помочь.

Через несколько дней мужчину приглашают в полицейский участок и просят опознать одного из стрелявших. Он сразу узнаёт убийцу, но отрица­тельно мотает головой и утверждает, что никого из присутствующих раньше не видел.

Почему он это сделал? Потому что решил, что тюремного срока для убийцы недостаточно, он должен убить его сам. И не просто убить, а долго мучить и пытать перед этим. Месть должна быть гораздо больше, чем нанесенная обида. Он дол­жен наслаждаться местью. И не только он, но и его жена. Жена, которую он приводит в сарай, где находится искалеченный молодой человек, неожи­данно просит прекратить пытки, а потом сходит с ума. И у мужчины возникает еще большее жела­ние отомстить. Он не может понять, что на самом деле его внутреннее состояние определило то, что произошло. Он не знает о том, что в детях усили­вается внутреннее состояние родителей и дети по­том расплачиваются за ошибки родителей.

В Библии приводится старинная пословица: «Отцы ели кислый виноград, а у детей на зубах оскомина». На уровне сознания, на человеческом уровне дети за преступления родителей не отвеча­ют, но на уровне Божественном расплачиваются неумолимо.

Материализм упорно пытается разорвать связь причины и следствия. Точка зрения, что мир раз­вивается случайным и хаотическим образом, помо­гает избавиться от ответственности. Такое поня­тие, как нравственность, четко связывает причину со следствием. Нравственность дает представле­ние о Божественных законах. Вор и убийца долж­ны быть наказаны — гласят законы человеческие. Но они исходят из законов Божественных. На са­мом деле вор и убийца всегда будут наказаны свы­ше, причем неотвратимо. Причем не только они, но и их потомки. Человеческие законы, ускоряя наказание, позволяют сузить его масштабы.

Положительная эмоция закрепляет в подсозна­нии наше поведение. Если вор и убийца получают деньги и благополучие, но не получают наказания, желание грабить и убивать проникает внутрь, в их душу. Подсознательно они начинают грабить, и до X века религиозное мировоззрение развива­ло душу. Именно в то время на внутреннем плане происходила закладка будущих шедевров архи­тектуры, живописи, поэзии и прозы. Когда ре­лигиозный аскетизм и отрешенность ослабели, возник дуализм. Человек внешними чувствами, сознанием стремился к наслаждению, материаль­ному развитию и благополучию, а в подсознании по инерции устремлялся к Богу. Как раз в это время, на рубеже XIV-XV веков, появлялись ше­девры искусства. В картинах и в поэзии была мощь и жизнь. Именно религиозные сюжеты, об­ращаясь к душе человека, давали искусству мощ­ный толчок к развитию.

В XVI-XVII веках светское направление побе­дило. Форма по инерции расцветала, а содержа­ние стало угасать. Многие талантливые люди утратили правильное направление вместе со смыс­лом жизни, и это привело их к трагедии. Система ценностей незаметно стала деформироваться. Че­ловек должен иметь образец для подражания. В древнее время подражали героям, которые со­вершают подвиги во имя нравственности и спасе­ния людей. Но для того чтобы совершать подвиги, нужно откуда-то брать силы, должен быть источ­ник вдохновения. И если до эпохи Возрождения примером для подражания были апостолы, свя­тые, то теперь таким образцом стал умный, способный, гениальный человек. Такие понятия, как «любовь» и «душа», здесь уже не подразу­мевались.

Вспоминаю давний спор — совместимы ли гений и злодейство. Сколько лет люди ломали копья, пытаясь доказать свою правоту. А на самом деле сначала нужно определиться с тем, что такое гениальность. Последние столетия в Европе это стало восприниматься как способности, талант, сознание, сверхвозможности. У ребенка должен быть пример для подражания, и если гениаль­ность — это высшее состояние, которого может достигнуть человек, значит, нужно стремиться стать гением. Нужно развивать способности, мак­симально раскрывать свои возможности. Нужно быть умным и начитанным. Нужно превзойти всех своими способностями, талантом и умом. Такое восприятие гениальности — это уже злодейство в чистом виде. Самым талантливым существом на Земле, по библейской легенде, был дьявол. У него были самые большие способности. Не зря его имя — Люцифер, что значит «утренний», «сия­ющий». Искушение поставить сверхвозможности, высочайшую духовную энергию выше любви к Богу ангела превратило в дьявола.

На самом деле сознание, способности и сверх­возможности проистекают из наших чувств. А энергия наших чувств происходит из Божест­венной любви. Поэтому то, что мы называем та­лантом и гением, — это лишь производное, вто­ричное звено от умения любить. Родители умеют любить, а их дети становятся гениальными. Все видят следствие и поклоняются ему. А потом, за­бываясь, начинают пренебрегать причиной и унич­тожать ее. Как в басне Крылова: «Лишь были б желуди: ведь я от них жирею», — сказала свинья, подрывая корни дуба.

Истинная гениальность — это умение любить, а умение любить невозможно без веры в Бога. Ко­гда талант и способности отрываются от любви, ангел становится дьяволом. «Гений» становится негодяем, а потом — шизофреником и умственно отсталым. Поэтому слово «гений», которым привычно обозначают многих творческих людей, можно смело убирать.

В первую очередь, гениальным был Иисус Христос. Истинная гениальность, проявлявшаяся у многих людей в умении любить и жертвовать, оставалась незаметной современникам. Восхища­лись и аплодировали только плодам этого процес­са. Конечно, можно рубить деревья, чтобы быст­рее получить яблоки. Но долго это не продлится, и яблоки скоро исчезнут. Поэтому в XVI-XVII веках люди поклонялись сознанию, а в XX и XXI веках стали поклоняться идее разрушения со­знания.

Пикассо, Дали стали популярны и богаты, по­тому что попали в ритм сходящему с ума челове­честву. С улыбкой вспоминаю, как три года назад мы с женой и младшей дочкой были в музее Саль­вадора Дали в Испании. Девятилетний ребенок долго рассматривал картины. Потом дочка подо­шла и спросила:

Мама, а что такое маньяк? Мне кажется, Сальвадор Дали — это маньяк.

Я задумываюсь о детстве, проведенном в совет­ской школе. Нам объясняли, что Пушкин — это гений, нужно поклоняться и подражать ему. Он боролся с самодержавием и призывал к свободе, поэтому он был очень нравственным человеком и поэтому погиб. Лермонтов назвал его «неволь­ником чести». Я привык воспринимать Пушкина в ореоле святости и совершенства. Когда в 1974 году я приехал в Ленинград и поселился в строительном общежитии, в первые же дни я по­спешил в музей-квартиру Пушкина, находящуюся на Мойке. Я ходил по комнатам и слушал, как по­гиб оскорбленный поэт. Нам показывали диван, на котором умирал гений. Я слушал и вспоминал слова Владимира Высоцкого: «Кто кончил жизнь трагически, тот истинный поэт». Действительно, жизнь поэта завершилась печально. Собственная жена отвернулась от него, а потом спокойно вы­шла замуж и родила детей от другого. К тому же у него накопились очень приличные долги, — правда, царь милостиво оплатил их.

Прошло время, я начал узнавать о новых фак­тах из биографии Пушкина. О том, что он был до­статочно ветреным и соблазнил более сотни жен­щин. О том, что он мог не только переспать с же­ной высокопоставленного чиновника, но потом на этого же чиновника писать оскорбительные эпи­граммы. О том, что он был отменным стрелком и на его счету было около ста дуэлей. Возник проти­воречивый образ, который я никак не мог собрать в единое целое. Вроде бы в одном из своих стихо­творений Пушкин называет себя пророком, то есть говорит о Божественной воле, которую он чувствует. А с другой стороны, он сочиняет «Сказку о попе и работнике его Балде», где изде­вается над представителем религии, описывает его жадность и приземленность. Да еще вдобавок ра­ботник убивает своего работодателя, священника. А ведь потом, спустя сотню лет, действительно убивали, да еще и с каким размахом.

Ну хорошо, Пушкин — пророк. Поп был жад­ным, корыстным и, вместо того чтобы учить лю­дей вере в Бога, наоборот, отталкивал их от рели­гии. Но как быть с «Гавриилиадой»? Эту поэму юный Пушкин написал, кажется, в 17 лет. Вроде бы Православная Церковь даже запретила ее из­давать.

Молодой Пушкин считал, что весь мир враща­ется вокруг сексуального влечения, и всю свою жизнь он должен был выстроить в соответствии с этим убеждением. Погоня за сексуальным наслаж­дением, агрессивность и высокомерие — все это было вполне естественным для талантливого поэ­та. Как истинный пророк, он чувствовал состоя­ние общества, в котором жил. Это было общество, которое начало утрачивать веру в Бога и нрав­ственность. Общество, которое начало терять свое будущее. Общество, в котором разложение созна­ния привело к смещению интересов на последнюю точку опоры — тело и его инстинкты. Несколько сотен лет сжались в одну жизнь талантливого поэ­та. Ненасытность желаний приводила не только к стремлению превосходить всех. Неудержимые же­лания приводили к новым и новым долгам, при­чем сумма накопилась огромная. Поэт ни в чем себе не отказывал, и даже понимание, что его жена и дети лишены будущего, что сам он будет покрыт позором, остановить его уже не могло. Вернуть эту сумму было невозможно.

Недавно в одной телевизионной передаче была изложена любопытная версия гибели Пушкина. Были скрупулезно проанализированы все факты. Получается, что Пушкин сам спровоцировал ду­эль под благовидным предлогом. Он был отмен­ным стрелком и всегда стрелял первым, но на сей раз он этого не сделал. Зачем ему нужно было за­маскированное самоубийство? Долгов своих Пуш­кин отдать не мог, перед ним и его семьей маячили позор и нищета. А когда он узнал, что в случае его смерти царь может оплатить его долги, у поэта уже не оставалось другого выхода.

Любой пророк не только чувствует будущее. Выходя на тонкие планы, он остро чувствует единство не только с семейным планом, но и с народом, государством, в котором он живет. Иногда — и со всем человечеством. Он берет на себя болезни и пороки общества и, преодолевая их в себе, может спасти и свой народ, и все челове­чество.

Пушкин преодолеть в себе пороков общества не смог, без любви и веры это невозможно. В его судьбе была зашифрована судьба России. Афри­канские корни поэта, его чувственность ускорили процесс перехода от души — к сознанию, от со­знания — к телу.

Его главное произведение «Евгений Онегин» повествует о человеке, потерявшем цель и смысл жизни. У Онегина перестала работать душа. У него начали остывать чувства, сострадание и милосердие стали для него пустым звуком. Он пы­тается уйти на вторую ступень — статус, деньги, власть, но быстро теряет интерес и к этому на­правлению. Дальше происходит смещение к инте­ресам тела. Онегин возвращается к забытым увле­чениям и пытается оживить себя — влюбляется в Татьяну, которую когда-то отверг. Но душа его не способна любить, Татьяна это чувствует и отказы­вает ему. Роман «Евгений Онегин» — это начало затухания нынешней цивилизации.

Недавно я посмотрел фильм, который называ­ется «Ты, живущий». В его создании приняло участие несколько европейских стран. Фильм по­дан как комедия, но скорее это рыдания сквозь смех. Герои фильма живут, как заводные игруш­ки. Они делают свои обычные дела, общаются, за­нимаются сексом, но внутри них все уже умерло, чувств нет.

Полудохлый субтильный мужчина лежит на кровати, а сверху на него взгромоздилась женщи­на и пытается получить сексуальное удовольствие. А он в это время ковыряется в носу и вспоминает, все ли свои счета оплатил.

Другая поразительная сцена. Именитые люди со всей страны собрались за одним столом. Произ­носятся отутюженные спичи и тосты. А потом все они неожиданно залезают на стулья и начинают распевать гимн. Все это делается чинно, аккурат­но, по сигналу. Сначала эта сцена немножко ужасает: непонятно, к чему этот театр восковых фигур и зачем они взгромоздились на стулья. А потом вдруг понимаешь — происходит четкая имитация душевного порыва. Раньше, объединен­ные общей эмоцией, испытывая взрыв высоких чувств, люди в едином порыве вскакивали, залеза­ли на столы и стулья, чокались и распевали песни. Взрыв энергии требовал выхода. Сейчас энергии уже нет. Чувства умерли, содержание исчезло, но форма, ритуал, старательно сохраняется.

Вспоминаю еще одного литературного героя — Печорина. Это человек, у которого тоже остыла и омертвела душа. Он живет сознанием, статусом, превосходством и чувствует, что у него нет буду­щего. У Печорина великолепная интуиция. Он смотрит на бесшабашного стрелка, который, заду­мав испытать судьбу, спускает курок у собствен­ного лба, и неожиданно говорит ему: «Вы скоро умрете». И в ту же ночь пьяный казак шашкой за­рубает этого человека. У Печорина завязывается роман с княжной Мэри, и, благодаря интуиции, он видит дальнейшее развитие событий. Сексуаль­ные утехи и физическое наслаждение не спасут его, он не хочет спускаться дальше по лестнице, ведущей вниз. Постепенной деградации он пред­почитает смерть.

Так же поступает и сам Лермонтов. Я слышал, что в детстве он был жестоким мальчиком, ему нравилось палкой забивать кур. В его характере присутствовали надменность и превосходство, и преодолеть их он не мог. У его страны не было бу­дущего, и эту будущую гибель он носил в себе. Поэтому он не хотел жить и подсознательно искал смерти. Его привычка насмехаться и издеваться над другими в конце концов привела к трагиче­ской развязке.

Давным-давно я был в Пятигорске в доме-музее Лермонтова. Женщина-экскурсовод рассказывала о событиях, предшествовавших дуэли. Лермонтов все время подшучивал над Мартыновым. Тот был невысокого роста, но носил черкеску и большой кинжал, что выглядело достаточно комично. Ко­гда Лермонтов отпустил очередную шутку, касав­шуюся внешнего вида Мартынова, тот, бледный от гнева, подошел к обидчику и проговорил:

— Сколько раз я просил не оскорблять меня при женщинах.

После этого он отвернулся и отошел в сторону. В конце вечера Лермонтов сам подошел, стал успокаивать Мартынова и в какой-то момент про­изнес:

— Может быть, из-за этого ты меня на дуэль вызовешь?

— Да, — запальчиво ответил тот, — вызываю.

Что было дальше, всем известно. Лермонтов по жребию должен был стрелять первым. Он выстре­лил в воздух. Мартынов хладнокровно прицелил­ся и выстрелил Лермонтову в сердце. После смер­ти поэта Мартынова начали всячески донимать и преследовать, многие перестали с ним общаться, и он вынужден был уехать из России.

Спустя десятилетия, уже незадолго до смерти, его нашли репортеры и задали вопрос:

— Не сожалеете ли вы о том, что убили надеж­ду русской поэзии?

Мартынову было 92 года. Он ответил:

— Если бы мне еще раз была предоставлена возможность убить этого подлеца, я бы сделал это не задумываясь.

Я покачиваю головой, глядя на дорогу. Не знаю, насколько это соответствует правде, но, на­верное, так оно и было.

Итак, Россия была обречена. Для того чтобы узнать судьбу страны, нужно посмотреть, что про­исходит с ее поэтами. В России таланты погибали. На Западе они становились гомосексуалистами. В России поэты не хотели сползать в животное со­стояние и предпочитали разрушение тела и созна­ния. Предпочитали смерть, пытаясь таким обра­зом спасти свою душу. На Западе события разви­вались более спокойно — медленное доживание, разложение с истреблением своей души оказались более приемлемым сценарием.

Российская империя должна была рухнуть, и это произошло. Появилось новое сознание, появи­лась новая страна. И появились новые пророки. Имена этих талантливых поэтов известны всему миру: Есенин и Маяковский. У обновленной Рос­сии, которая стала называться Советским Союзом, появилась новая энергия и возникло новое буду­щее. Эта новая мощная энергия бурлила и искала выхода в душе молодых поэтов. Воодушевленные новым, светлым будущим, они готовы были идти к нему вместе со всеми, испытывая огромное счастье.

Есенин готов был «задрав штаны, бежать за комсомолом». Маяковский был готов наступить «на горло собственной песне», ради того, чтобы увлекать плакатами молодежь того времени. Лю­бовь для Маяковского — это вовсе не вера, жерт­венность и сострадание:

это значит:

в глубь двора

вбежать

и до ночи грачьей,

блестя топором,

рубить дрова,

силой

своей

играючи.

Любить —

это с простынь,

бессонницей

рваных,

срываться,

ревнуя к Копернику,

его,

а не мужа Марьи Иванны,

считая

своим

соперником.

Любовь для Маяковского заключалась в удали, мощи, духовном превосходстве.

Есенин не поклонялся разуму, как Маяков­ский. «Мне бы лучше вон ту, сисястую, — она глупей», — признался он в одном из стихотворе­ний. Сознание, порождающее жестокость и демо­низм, было для него непереносимо. Поэтому он сочиняет цикл «Русь кабацкая». Он видел и чув­ствовал, как поклонение сознанию и светлому бу­дущему превращает людей в демонов. Неслучайно в одном из стихотворений у него вырвалась фра­за: «Что же вы не пьете, дьяволы?» Пьяненький дьявол становится добрее, поэт это чувствовал. Но душа его все равно умирала.

Вера в Бога была дискредитирована самими же представителями религии. Есенину казалось, что в том направлении путь для него закрыт. Как в рус­ской сказке, оставалось пойти налево или напра­во. Оба эти пути были смертельными — как поэт, Есенин это чувствовал. Секс и алкоголь, мода и излишества наносили все больший вред его душе. Оставалась единственная и последняя попытка спасения собственной души — самоубийство. Лю­ди гордые убивают других, попадают в тюрьму. Или их самих убивают. Люди ревнивые — веша­ются.

Если исходить из обычной логики характеров и событий, Есенин покончил жизнь самоубийством, а Маяковского, судя по всему, убили. Коммуни­сты готовы были расстрелять любое количество людей для достижения светлого будущего. Ради него они были готовы на любые нравственные и физические преступления.

Когда мы пытаемся сделать счастливыми тело или дух, при этом истребляя собственную душу, трагический финал неизбежен. Смерть Есенина и Маяковского, как это ни печально, является впол­не закономерной.

Я прерываю свои размышления, проходя оче­редной поворот. Фары выхватывают кустарни­ки, деревья и холмы, тут же уходящие назад в темноту.

Почему тогда умер Высоцкий? Была ли и его смерть закономерной? Насколько его состояние соответствовало состоянию общества? Является ли его смерть очередным приговором России?

А ведь мое воспитание без Высоцкого невоз­можно себе представить. Меня не воспитали веру­ющим, я не верил в коммунистические лозунги, я видел бездушие советских чиновников, у меня не было примера для подражания. По сути дела, единственным моим воспитателем был Высоцкий. Он пел о любви и смерти, о дружбе и человече­ском достоинстве. Он пел о том, что обычный че­ловек, даже преступник, имеет право на любовь и прощение. О том, что люди в самом низу социаль­ной лестницы могут любить так же, как знатные доярки, ученые и чиновники. Он разрушал языче­скую кастовую систему, сложившуюся в Совет­ском Союзе. После Высоцкого появилось очень много блатных и полублатных шансонье, но никто из них не пел о душе, о дружбе, о чести и достоин­стве. На смену песням Высоцкого пришли идеи воровства, грабежа, залихватского насилия.

Мне вдруг становится понятно, почему он пил, а потом перешел на наркотики. Коммунистиче­ский импульс выдохся, причем выдохся достаточ­но быстро, за несколько десятилетий. Фундамен­том любого человеческого общества являются лю­бовь и нравственность. Стенами — сознание и наука. Крышей является тело и физические по­требности. Сколько цивилизаций пытались по­строить стены и крышу со слабым фундаментом или вообще без него. Все заканчивалось обруше­нием.

«Оттепель», наступившая в Советском Союзе в начале 60-х, дала новую вспышку энергии и новое будущее. Но участие души в этом процессе было весьма слабым, и опять вся энергия пошла в со­знание и тело. Снова советскому народу пообеща­ли светлое будущее и всем — по куску хлеба.

Как пророк, Высоцкий взял на себя боли и проблемы общества и народа. Но без любви и веры поднять эту ношу было невозможно. Высоц­кий чувствовал, как умирает его душа. Раньше в подобном состоянии люди становились отшельни­ками: уходили в пустыню, унижая свое тело и свое сознание. Они молились, отрешаясь от всего, и душа их оживала и восстанавливалась. Высоц­кий видел, как воспрянувшая после войны рели­гия снова затягивается пленкой честолюбия, коры­сти и коммерции. Многие его песни несут пред­чувствие апокалипсиса:

В кабаках — зеленый штоф,

Белые салфетки.

Рай для нищих и шутов,

Мне ж — как птице в клетке.

… Я — по полю вдоль реки!

Света — тьма, нет Бога!

А в чистом поле — васильки

И дальняя дорога.

Вдоль дороги — лес густой

С бабами-ягами,

А в конце дороги той —

Плаха с топорами.

Светское общество, наука, призывающие к удо­вольствиям и поклоняющиеся телу, обречены. И тело, и сознание — это две дороги к самоубий­ству. Религия перестала помогать спасению души — это Высоцкий также чувствовал:

В церкви — смрад и полумрак,

Дьяки курят ладан...

Нет, и в церкви все не так,

Все не так, как надо!

… И ни церковь, и ни кабак —

Ничего не свято!

Нет, ребята, все не так!

Все не так, ребята...

Высоцкий понимал, что ни наука, ни религия пока не могут найти выхода из ситуации. Пытаясь спасти свою душу, поэт избирает путь разрушения тела и сознания. Сначала это был алкоголь, а по­том в этот процесс включились наркотики. Чем сильнее остывала душа, тем беспощаднее нужно было разрушать тело и сознание. Высоцкий знал и понимал, что это было медленное самоубийство. Но душа для него была важнее жизни. В одной из своих песен он пророчески заметил: «Мы не ум­рем мучительною жизнью — мы лучше верной смертью оживем!»

Передо мной очередной горный поворот… Если бы не Высоцкий, я вряд ли поверил бы в Бога. Те основы нравственности, которые я воспринял че­рез его песни, спасли меня в трудные минуты и от­крыли возможности для жертвенности, сострада­ния, единения. А без этого быть верующим невоз­можно.

«А ведь динамика у России все-таки положи­тельная», — думаю я. На протяжении последних столетий на фоне потерь, страданий и революций, похоже, понемногу начинает оттаивать и оживать душа. Наверное, рождаются и созревают новые поэты.

Интересно, какой будет их судьба?

С. Н. Лазарев. «Человек будущего. Воспитание родителей». Часть 4