Любовь человеческая — только средство

Я лежу в постели и смотрю на голубое утреннее небо. Когда полгода назад я начал выходить на тему личности, появились признаки серьезной опасности, вплоть до мистических намеков. Мас­штаб личности определяется совокупностью охва­та других миров. Значит, если я начинаю работать над этой темой, неизбежно вырастает радиус охва­та, и с неуправляемым ростом гордыни я могу не справиться.

Я расслабленно смотрю в окно и думаю, что можно сделать. Во-первых, развал у меня начался больше года назад. Сильное отложение солей во всем теле. Начинают болеть колени, да так, что иногда не могу ходить. По ночам немеют пальцы на руках. Можно, конечно, поголодать, выгнать соли, но я уже посмотрел, что будет после этого. Тело станет мягким и послушным, зато голова мо­жет отказать, т. е. блокировка гордыни может пе­рейти с тела на функции мозга. Последние 30 лет я думаю 24 часа в сутки. А сейчас у меня большие перегрузки, и голова мне нужна как никогда. Мне сейчас нужно справиться с неуправляемой горды­ней. Первые ее признаки уже заметны. Последние полгода, если хоть что-то, даже в нюансах, отли­чается от запланированного мною процесса, тут же идет сильнейшая вспышка раздражения и гне­ва. Потом разворот программы самоуничтожения и сильная боль в голове. Раньше я сказал бы, что у меня нервный срыв и нервное истощение. Сей­час я понимаю, что мне нужно делать то же самое, что и тому контактеру. Прекращать выступления, поездки, т. е. на какое-то время забыть обо всем. С другой стороны, раз дают такую ситуацию, зна­чит, шансы выжить есть. Но есть плохие призна­ки. Я вспоминаю августовскую ночь в Крыму. Мы сидим на скале возле костра, а внизу плещется Черное море.

—  Ребята, хотите узнать, как к каждому из нас относится море? — спросил я.

Все оживленно уставились на меня.

—  Этого человека море любит, — сказал я, — к этому относится с легким пренебрежением, он его боится. К этому — нормально. А вот этому чело­веку море желает смерти. У него совершенно не­правильное отношение к морю. Ему купаться опасно. Кто у нас прошел под последним номе­ром?

Я знал, что это не мог быть я. До этого я много раз смотрел, как ко мне относится море, и каждый раз было добродушие и любовь. Я мог плавать в море часами в любую погоду и никогда не боялся. И даже если ногу сводило судорогой, я оставался спокойным, т. к. знал, что выплыву в любой си­туации. И поэтому, когда товарищ сказал мне, что последним был именно я, появилось ощущение растерянности. В чем же я неправильно повел себя по отношению к морю? Причем, в последние сутки. И тут я неожиданно вспомнил.

В гурзуфском заливе, возле горы Медведь, в море есть две скалы, которые называются Адалары. Между ними глубина небольшая, 10-12 мет­ров. А вот за вторым Адаларом мы померили глу­бину шнуром и насчитали 28 метров. Я раньше без ласт мог нырять на глубину около 20 метров, есте­ственно без акваланга. В этом году я нырял мет­ров на 20, но уже с ластами. Причем, возле дна вода уже прохладная и кристально чистая.

—  Ребята, попробую нырнуть на сколько полу­чится, — сказал я.

В тот день у меня болела голова, и нос плохо продувался. На глубинах свыше 10 метров это мо­жет быть опасным. Так вот, когда я нырял, я по­думал, что могу остаться на дне, если попытаюсь опуститься на самую глубину. И вдруг в голове появилась спокойная, ясная мысль: «Ну вот и хо­рошо, наконец-то все проблемы снимутся». И по­сле этого я пошел на дно. На поверхности в авгу­сте 1998 года вода была +27 °С, гораздо выше, чем в предыдущие годы. Такой температуры, го­ворят, не было вообще последние 100 лет. На 10-15 метрах было уже прохладно, а ниже 20 мет­ров начался настоящий холодильник. Темно, хо­лодно, никакого удовольствия. Я быстро поплыл наверх, к солнцу. У меня вдобавок еще и сосуд в носу лопнул, причем кровь была не темная, а яр­ко-красная. Если бы я под водой пробыл подоль­ше, могли бы быть проблемы. Только теперь до меня дошло, что днем я фактически пытался по­кончить с собой, только так, чтобы об этом никто не заподозрил. Лежащего на дне человека, на глу­бине свыше 20 метров, даже двум опытным плов­цам практически невозможно вытащить. И я по­нял, что в последнее время у меня в подсознании очень тонко и незаметно растет программа само­уничтожения. Но летом я считал, что это уста­лость и результат больших нервных перегрузок. Оказалось, что в первую очередь это выход на но­вые уровни сознания, взаимодействие с новыми информационными источниками. Стало понятно, почему в последнее время меня «стали мягко ду­шить» во всех моих коммерческих инициативах и масштабных планах. Я совершенно по-другому посмотрел на те ситуации, которые у меня проис­ходили летом. Одна из них была настолько неле­пой, что помогла мне начать приводить себя в по­рядок. Суть ее в следующем.

Я был знаком с человеком, который помог мне в нескольких ситуациях, причем бескорыстно. Это были небольшие услуги, но тем не менее это было приятно.

—  Вы знаете, я вас тоже хочу попросить об од­ном одолжении, — сказал он. — Мне нужно на счет в западном банке перевести определенную сумму денег. Здесь я аналогичную сумму денег пе­редам вам, а вы тому лицу, которого укажет тот человек.

Мне ему очень хотелось помочь, и я начал об­званивать всех знакомых. Но это была достаточно крупная сумма, и никто перевести ее не мог. Я по­звонил своему просителю.

—  Вы знаете, наверное, мы уже не успеем, — сказал он, — если через два дня сумма не будет переведена, то это уже не имеет смысла. Так что спасибо вам за помощь, и забудем о нашем разго­воре.

Но мне эта ситуация не давала покоя. Как же так, я чего-то захотел и вдруг не смог добиться. И я опять делаю одну попытку за другой. И через день я встречаюсь со своим просителем.

—  Вам повезло, — говорю я, — я нашел чело­века, и он переведет деньги. Я приду к вам через пару дней.

—  Прекрасно, — кивнул он головой.

Через два дня мы встречаемся, и я говорю:

—  Сегодня приехал родственник человека, ко­торый перевел вам деньги. Вы должны отдать ему эту сумму.

Мой бывший проситель широко улыбается:

—  У меня нет денег, — говорит он.

Я удивленно смотрю на него и пытаюсь что-то со­образить.

—  Но вы же говорили, что отдадите?

—  Я имел в виду, что отдам через некоторое время. Так-то я и без вас бы справился.

—  Хорошо. Когда вы сможете отдать деньги?

—  Я постараюсь как можно скорее, но реаль­но — месяца через три.

—  Хорошо, — отвечаю я, — будем ждать.

Вечером я звоню в Америку и пытаюсь оправ­даться перед человеком, который рискнул со мной связаться:

—  Что-то займу, что-то продам, что-то зарабо­таю, — говорю я, — деньги начну отдавать в бли­жайшее время. Вернет этот человек деньги или нет, но я их обязуюсь постепенно возместить.

История продолжается. Через 3 месяца я при­хожу к человеку, который просил денег. Перед этим каждую неделю я звонил ему, и он подтвер­ждал свое обещание.

—  Вы готовы вернуть деньги? — спрашиваю я его.

Он опять улыбается:

—  Вы знаете, денег у меня нет.

—  Хорошо. Когда вы их сможете вернуть?

—  Не раньше чем через 3 месяца, — говорит он.

Я сижу и молча смотрю в пол. Что делать? По­пытаться решить вопрос привычным для России способом восстановления справедливости? Или попробовать использовать пока еще имеющиеся возможности? В этой ситуации меня очень радует только одно, у меня нет никакой обиды и ненавис­ти к этому человеку. Уже ради этого можно поте­рять любые деньги. Я меняюсь к лучшему, и это настоящее счастье. Все остальное — дела житей­ские.

—  Давайте сделаем так, — миролюбиво предла­гаю я. — С этого дня сумма начинает расти, для начала — 10% в месяц. Через 3 месяца она будет гораздо больше нынешней. Но если в течение это­го месяца вы сумму отдаете, то вы можете отдать ее без процентов. Ведь у меня же вы эту сумму за­няли? Заняли. Значит, можете занять и у кого-то другого.

Через несколько дней мы созваниваемся.

—  Я договорился о займе и через 2 недели нуж­ную сумму я вам отдам, — говорит он.

—  Через неделю я уезжаю в Крым, — говорю я. — К вам подойдет мой дальний родственник, которому я, безусловно, доверяю. Он передаст де­ньги тем, кому они предназначены.

Через 2 недели я звоню из Крыма в Петербург. Я чувствую, что с деньгами должны быть какие-то проблемы. Естественно, причина в моем состоя­нии. Но привести себя в порядок я почему-то не могу. «Это будет очень странно, — подумал я, — если мой родственник получит деньги».

Это странное событие действительно произош­ло. Все деньги были получены. А вот на другой день сбылись мои предчувствия. По причине рото­зейства моего родственника вся сумма у него была украдена из портфеля. Я понял, что меня начали лечить, причем достаточно сильными средствами, и сразу успокоился. А еще через месяц, в августе 1998 года, рухнула банковская система, а потом экономика России. И вместе с ней все мои дела. И моя душа совсем успокоилась.

Я заметил, стоит мне чуть-чуть помечтать о чем-то, не только мысленно, но и подключая чув­ства, как все это немедленно разваливается. Все- таки главный чувственный потенциал должен быть все время направлен не наружу, а внутрь, не на человеческое, а на Божественное, особенно сей­час, в эти годы.

Я медленно прокручиваю будущие события. Через 10 дней у меня презентация пятой книги в Москве. Меня опять будут спрашивать, что же творится с Россией? Почему люди, стоящие у вла­сти, совершают нелепые, нелогичные поступки, вредя и другим и себе? Причем это не просто кор­рупция, когда государство беднеет, а чиновник бо­гатеет, когда идет умышленный саботаж по приня­тию нормальных законов. Ощущение такое, что люди в стране разучились думать и управлять. Это можно в какой-то степени объяснить тем, что при социализме торжествовал непрофессиона­лизм. Порядочный человек у власти не мог суще­ствовать. Люди беспринципные и безнравствен­ные получали деньги и власть потому, что система молилась на человека. А человек — это не столько тело, сколько дух и душа, т. е. цели и принципы, мораль и нравственность. И мы до сих пор в на­шем подсознании несем это направление.

Насколько сильно в душе каждого желание презирать, ненавидеть и осуждать чиновников, стоящих у власти, себя, свою судьбу, насколько вся энергия уходит на поиски виноватых и на ненависть к ним, настолько меньше ее остает­ся на понимание ситуации и на правильные дей­ствия, позволяющие ее изменить.

Для того чтобы понять историю и правильно оценить происходящие события, нужно десятки раз повторить себе:

—  Не надо искать виноватых. Виноватых нет.

Тогда энергия разрушения превратится в энер­гию созидания и понимания. Так почему же все-таки наши депутаты, чиновники и политики совершенно не умеют думать и управлять? Что-то у них не в порядке со временем. Они не умеют связать причину со следствием. Недальновидность поражающая.

Рассуждаем логически. Материя состоит из пространства, т. е., согласно современной физике, это скрученное определенным образом простран­ство. Вещество и пространство рождаются време­нем. Для того чтобы понять ситуацию, управлять ею, нужно отстраниться от ситуации и подняться над нею. Любое событие происходит во времени. Отстраненность от события — это одновременно отстраненность от времени. Чем сильнее мы от­страняемся от конкретной временной ситуации, тем больший масштаб времени мы охватываем и тем медленнее время начинает течь.

Если увидеть одновременно всю Вселенную, она будет почти неподвижна. Все человеческие ценности так же состоят из времени. Насколько мы зацеплены за принципы и идеалы, за мораль и нравственность, за деньги и карьеру, настолько мы не сможем правильно оценивать любую ситуа­цию и нормально думать.

В новой и неожиданной ситуации степень от­страненности, абстрагированности человека дол­жна вырастать на несколько порядков, иначе понять новую ситуацию и управлять ею он не сможет.

Долгий период стабильности, экономической и политической, незаметно меняет мышление лю­дей, живущих на Западе. И создавать новые фор­мы мышления им все труднее. В России разруше­на идеология, т. е. духовность, мораль и нравст­венность, и от духовных ценностей все кинулись к материальным. Золотой телец тоже рухнул. Рос­сия медленно и мучительно учится мыслить. Фор­мируется новая идеология, идет пересмотр старых ценностей. Человеческая логика в России работает очень слабо. Все вынуждены понемножечку всё больше ориентироваться на Божественную. Из та­кой логики потом будет формироваться новая культура, идеология, конституция и законы.

Я диагностирую Россию 1917 года, перед рево­люцией. Зацепленность за дух, душу и личность огромная, намного выше смертельного уровня. Вот почему должны победить большевики, вот по­чему должна быть унижена личность страны и каждого в ней, унижена душа страны, т. е. ее культура, идеология, мораль и нравственность, унижен дух страны, т. е. ее законы. Теперь стано­вится понятным, почему при социализме торжест­вовала ложь и беспринципность, трусость и преда­тельство.

Я диагностирую Россию до кризиса, произо­шедшего в августе 1998 года, и после него. Удиви­тельно, но после кризиса энергетика страны стала намного чище. Точнее, я удивлен не очищением, это вполне естественно, а масштабом очищения. Зависимость от человеческих ценностей не только материальных, но и духовных резко уменьши­лась. Если судить по этой динамике, то Россию ве­сьма основательно освобождают от всех зацепок. Т. е. надежда на появление нового масштабного мышления присутствует.

Я смотрю другие страны. И оказывается, что ситуация не очень хорошая.

США, например, раньше имели прекрасные па­раметры, а сейчас их энергетика все больше напо­минает энергетику России перед революцией. Т. е. концентрация на принципах, морали и нравствен­ности становится все сильнее.

У Германии завальная ситуация. Концентрация на ценностях духа огромна. У Голландии — еще хуже. Теперь понятно, откуда наркотики, гомо­сексуализм.

Мне становится понятной та история, которую рассказал мне мой приятель.

—  Представь, — говорил он, — я открываю счет в берлинском банке. Кладу туда десять тысяч марок, потом перевожу на мой счет из Америки 20 тыс. долларов. Это свыше 30 тыс. марок. В об­щем — около 43 тыс. марок. Во Франкфурте я по­купал себе машину. Пришел в филиал банка, на­звал номер счета и получил 7 тыс. марок. Мне столько не хватало для покупки машины. Значит, должно остаться на счету 35 тысяч.

Я решаю сделать себе карточку, чтобы не бе­гать в банк каждый раз. Прихожу с переводчицей в банк и сообщаю о желании получить карточку. Так вот немка, которая сидела за компьютером, мне сказала, что карточку мы вам выдать не можем, потому что у вас на счету только 3 тыс. марок.

У меня глаза лезут на лоб.

—  Вы хотите сказать, что у меня больше нет де­нег на счету?

—  Да, у вас нет больше денег.

—  А что же мне делать?

—  Выясняйте в главном отделении банка в Бер­лине, — пожимает она плечами.

Я еду в Берлин, прихожу в главный офис и пы­таюсь разобраться.

Служащий банка все просматривает и спокойно заявляет, что денег на счету у меня нет. Я пони­маю, что я проиграл. Вот тебе четкие, исполните­льные немцы.

—    Мне, кстати, рассказывали, — продолжает он, — как в один из немецких банков супруги принесли крупную сумму денег, отдали их женщине-оператору, чтобы положить на свой счет. Им и в голову не пришло взять документы, под­тверждающие факт передачи денег. А потом опе­ратор заявила, что денег она не брала. А когда они пошли жаловаться директору банка, он им сказал, что эту женщину он знает давно и такого быть просто не может. Но я же переправлял день­ги через другие банки. До меня доходит, что нуж­но поехать в Америку и попытаться найти доку­менты, доказывающие переправку денег в немец­кий банк. Но пока я на всякий случай дал доверенность на управление моим счетом другу, живущему в Берлине, чтобы он попытался полу­чить какую-то новую информацию. Через две не­дели он мне позвонил. И как ты думаешь, что он мне сказал?

Я пожимаю плечами:

—  Даже не могу ничего представить.

—  Так вот, оказалось, что на моем счету ле­жит только 3 тыс. марок, а на долларовом счету по-прежнему лежало 20 тыс. долларов. Они, на­верное, доллары просто деньгами не считают. Т. е. когда я их спрашивал: «Есть ли деньги на счету?» — они почему-то имели в виду только марки. В некоторых банках приходящую ино­странную валюту тут же конвертируют в мест­ную. В России мне бы сказали:

—  У вас мало денег на рублевом счету, хотите переведите сюда деньги с валютного и получите карточку. Но в Германии это невозможно. Там шестерен­ка занимает только одну позицию. Щелк — гото­во, иначе невозможно. Ты знаешь, у них там что-то с мозгами не в порядке последнее время. Вроде бы умный, нормальный человек, но стоит ему столкнуться с нестандартной ситуацией, меха­низм не срабатывает. В голове пустота. Если на земле резко изменится ситуация, то все они вы­мрут, как мамонты.

—  Ничего, — успокоил я его, — Россия всех уравновешивает. У нас в обычной ситуации мозги отказывают, зато в критических и нестандартных ситуациях — откуда что берется — и логика, и ум, и дальновидность.

Я вспоминаю этот разговор. В стране появляет­ся правильное мировоззрение и нормальные зако­ны, и страна из пустыни превращается в цветущий сад. С каждым днем идеи становятся все материальнее. И оттого, с каким мышлением человек войдет в третье тысячелетие, зависит его расцвет или быстрая деградация.

Я встаю с кровати и иду в ванную. Все общие мысли отбрасываю в сторону и думаю о предстоя­щем дне. Несколько дней я буду просто лежать дома и ничего не делать впервые за последние не­сколько лет. Может быть, даже ни о чем не буду думать. Сегодня у меня одно мероприятие — нуж­но поехать к раковой больной. У нее 4-я стадия, она уже не может подниматься.

Если бы я уехал в Крым, как планировал, пое­хать к ней я не успел бы. А раз так, значит, види­мо судьба. Я опять просчитываю: могу ли я ее ле­чить? Судя по всему — могу. Могу ли сейчас ее дистанционно диагностировать? Нельзя. Значит, у меня есть аналогичные нарушения и при диагно­стике может возникнуть резонанс, опасный для нас обоих. В чем же я не прошел испытания?

Я внутренне отключаюсь от всего и начинаю смотреть события в моей жизни. И в каждом со­бытии я вижу одно и то же нарушение — повы­шенная гордыня, повышенные амбиции и концен­трации на своем человеческом «я». Но это уже не деньги и благополучная судьба. Здесь ситуация гораздо масштабнее и опаснее. И последствия го­раздо тяжелее. И мой нынешний сильнейший на­сморк и бронхит тоже связаны с этим. Это первая любовь. Это вспышки влюбленности в нашей мо­лодости. Оказывается, при первой любви масштаб охвата человеческих ценностей вырастает в сотни раз. И здесь правильное поведение в сотни раз бо­лее важно, чем в других ситуациях.

Я десятки и десятки раз прохожу ту ситуацию, когда была оскорблена моя любовь, но мне по- прежнему нельзя диагностировать мою пациентку. Надо же, я и не подозревал, какой пакет недово­льства собой, нежелание жить, отречение от люб­ви я накопил при унижении моих светлых чувств.

«Как интересно устроена жизнь, — думал я, — ведь через год-два мог бы получить рак легких и не сумел бы отсмотреть причину. А когда я хочу помочь другому, мне гораздо легче абстрагиро­ваться от ситуации, и возникает правильное пони­мание, которое потом позволяет спасти и себя».

Оказывается, при первой любви идет прикосно­вение к высочайшим уровням духовных ценно­стей. При наших обычных эмоциях мы охватыва­ем 1-2 мира, а при вспышке любви охват может распространяться на все 33 мира, т. е. на всю Все­ленную. И, если при унижении первой любви мы не ищем виноватых, прощаем и удерживаем лю­бовь к Богу, тогда у нас есть шанс не зависеть от всей Вселенной и почувствовать реальность своего Божественного «я». Значит, можно говорить ре­бенку:

— Твоя душа и твое тело готовятся к любви, и ты ее скоро испытаешь, но самая прекрасная свет­лая первая любовь всегда будет только средством для накопления Божественного в тебе. И насколь­ко ты почувствуешь, что любовь человеческая то­лько средство для любви Божественной, настоль­ко обладание любым человеческим счастьем не даст тебе зависимости, страха и обид.

С. Н. Лазарев. «Диагностика кармы. Книга 6. Ступени к Божественному»