Миры братьев Стругацких. Интервью с Борисом Стругацким

Каждое время рождает своих классиков. Эта истина бесспорна.

И вряд ли кто-то будет спорить с тем, что одними из ярчайших классиков позднего СССР стали отнюдь не реалисты, а совсем даже фантасты братья Аркадий и Борис Стругацкие.

Нет сомнения, что их книги «Град обречённый», «Пикник на обочине», «Трудно быть Богом», «Улитка на склоне», «Хищные вещи века», «Жук в муравейнике» будут читать и через сто, и через двести, и через пятьсот лет.

Это интервью  взято у Бориса Стругацкого в канун его 79-летия. Писатель никому не говорил о том, что уже долго борется со страшной болезнью – лимфосаркомой. И так вышло, что интервью оказалось в его жизни последним. С его уходом в созданном братьями легендарном «Мире полудня» время остановилось...

 *****

—  Идея прийти в лучшие миры, более технологичные, более свободные, романтичные. В то время как вокруг били советские миры. Вы с Аркадием Натановичем пытались убежать от действительности и создавали миры будущего?

—  Мы никогда не стремились убежать от реального сегодняшнего мира, более того, нам нравилось переносить из него в будущее то, что нам нравилось здесь.

Например, все герои Мира Полудня списаны с наших любимых друзей и добрых знакомых. Это был наш принцип: лучшие из людей нашего времени без каких-либо особых сложностей и вполне естественно могли бы освоится и «прижиться» в условиях самого «развитого коммунизма».

Бегство от действительности (эскапизм) не есть, по-моему, стремление уйти в «лучшие» миры. Это стремление уйти в миры более простые, незамысловатые, где «весело и ни о чем не надо думать», где вся жизнь — замечательное переплетение абсолютно понятных чудес, герои — всегда герои, а злодеи —  злодеи. Это —  миры фэнтези.

Я не люблю фэнтези, и не без грусти наблюдаю, как этот жанр оттесняет и побеждает классическую фантастику (социальную, реалистическую, научную).

— Сейчас дети не играют в «Казаки-разбойники» и шахматы. Фантастика перешла в разряд компьютерных игр. Рады ли Вы этому?

— Это не хорошо и не плохо,—  это естественно. Новые времена, новые игры, новые дети.

Чем мы заплатили за прогресс? Стали ли люди хорошо жить, учитывая то, что современные женщины не могут обойтись без кофеварки и стиральной машины, мужчины не видят жизни без автомобиля... Мир стал бессердечным, человеческие качества уходят, очень много технических костылей.

Двадцать первый век не бессердечнее двадцатого, а двадцатый – девятнадцатого. Человечество мало и медленно меняется как носитель нравственности. Плохо это или хорошо, но прогресс не есть совершенствование моральных качеств, не победа добра над злом, это «всего лишь» накопление умений.

За последние сто тысяч лет человек научился быть космонавтом, системным оператором, безукоризненным пользователем iPad’а, он узнал Христа и Будду, но не приблизился к ним ни на йоту. 

Он лишь признал, что человеческие жертвоприношения —  это дурно, и людоедство —  тоже. Вот вершины морали, выше которых нам (en masse, так сказать) подняться так и не удалось.

— Сквозь Ваши произведения лейтмотивом проходит идея того, что сила духа важнее чем железяки. Сейчас мало идейных людей. Настоящую любовь мы видим в сказках. Дети мечтают стать не космонавтами, а бизнесменами. Современные люди не поймут благородства Дона Руматы... Не устарели ли принципы этих героев?

— Я не уверен, что «современные люди» чего-то там не поймут в тех принципах, которые исповедовались в XX или XIX веке.

Честь, благородство, чистота души, доброта, милосердие всегда были у нас rara avis in terris («редкая на земле птица»), всегда были достоянием лишь немногих «положительных героев» реальной действительности, —  почитайте классиков.

И дети спокон веков мечтали быть «хозяевами жизни», не вникая в скучные детали (Том Сойер, мальчик из вполне благополучной семьи, мечтал быть пиратом и разбойником).

Конечно, принципы героев могут меняться, но никогда и ничто не отменит Основной Принцип нашего существования: лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным.

В этой формуле могут варьироваться понятия: что значит быть богатым? Деньги деньгами, но есть и другие богатства: ум, знания, слава, творческий успех.

А здоровье ведь бывает не только физическое, чистая совесть — это тоже признак здоровья, и ясность мысли тоже.

Представляется очевидным: никакие из «благородных» принципов любого общества не вымирают никогда. Так же, впрочем, как и принципы поганые. В самых отвратительных тоталитарных государствах жили, живут и будут жить «носители высокой морали» и «желающие странного».

А при любой демократии, в стране победивших либеральных ценностей, обитают и процветают нравственные уроды с поразительными представлениями о чести, благородстве и добре.

— Довели ли люди планету до конца света? Апокалиптические прогнозы Вам близки? Такой сценарий кажется эффективным?

— Самая серьёзная проблема ближайшего будущего —  это, видимо, энергетический кризис, который может возникнуть в середине века, когда исчерпаются запасы углеводородов.

Если к этому времени не удастся запустить какой-то альтернативный источник энергии, человечество окажется в одночасье погружено в «век пара и электричества» (причём пара будет много, а электричества – не очень).

Впрочем, апокалипсиса не произойдёт. «Сытому миллиарду» придётся подтянуть пояса и отказаться от привычного Общества Потребления, — прощайте, автомобили, гипермаркеты и паровое отопление.

Население будет всем этим крайне недовольно, и правительствам надо будет закручивать гайки и ограничивать гражданские свободы.

— Что станет с технологиями? Вам как видится сращение человека с компьютером. Биороботы? И главное - таблетка бессмертия. Будет ли вечной жизнь?

— Все это, похоже, осуществимо. Главное понимать: если некий технологический скачок в принципе осуществим, —  он будет совершён.

Никакие моральные, юридические, философские и даже религиозные соображения воспрепятствовать этому процессу не смогут. И очень жаль!

Очевидно, что киборг или «вечный человек» может быть и превратятся в суперменов, но при этом они перестанут быть человеками.

История хомо сапиенс прекратит течение своё. Понимаю, что с эволюцией не поспоришь, но такое будущее мне неприятно.